Гебхардт, Карл Франц

После покушения 27 мая 1942 года на руководителя протектората Богемии и Моравии Гейдриха Гебхардт вылетел в Прагу для его лечения. У Гейдриха было диагностировано повреждение селезёнки и диафрагмы. Гейдриху была проведена операция, однако смерть наступила через 8 дней от развития раневой инфекции.

Личный врач Гитлера Теодор Морелль высказал предположение о том, что Гейдриха можно было бы спасти, применив сульфаниламид. В результате под руководством Гебхардта в концлагерях была проведена серия экспериментов (в числе непосредственных исполнителей была ещё одна обвиняемая в Нюрнбергском процессе над врачами Герта Оберхойзер) по изучению эффективности сульфаниламида. Подопытным наносились раны, в которые имплантировались различные инородные тела: стекло, земля, опилки, грязь и т. д. После этого их лечили с применением различных препаратов, в том числе и сульфаниламида.

Занимаясь лечением рейхсминистра вооружений и военной промышленности Альберта Шпеера, по свидетельствам последнего, описанных в его «Воспоминаниях», пытался его убить[1].

Профессор Гебхардт, группенфюрер СС и известнейший в европейском спортивном мире специалист по болезням коленного сустава, возглавлял больницу Красного Креста в Хоенлихене, примерно в ста километрах к северу от Берлина, расположившуюся прямо в лесу на берегу озера. (…) 20 дней я с загипсованной ногой лежал неподвижно на спине. (…) Когда мне впервые было позволено встать, через несколько часов у меня начались сильные боли в спине и грудной клетке, а кровавые отхаркивания указывали на эмболию лёгких. Профессор Гербхардт, однако, поставил диагноз ревматизма мышц, назначил мне растирание груди пчелиным ядом и прописал для приёма внутрь сульфаниламид, хинин и болеутоляющие. Ещё через два дня у меня был второй, очень острый приступ. Состояние моё становилось опасным, но Гебхардт настаивал на диагнозе мышечного ревматизма. (…) Брандт, личный врач Гитлера и «уполномоченный по вопросам здравоохранения и санитарии», возложил на Коха полную ответственность за моё лечение и запретил профессору Гебхардту принимать какие-либо медицинские решения. (…) Уже когда я выздоравливал, мой друг Роберт Франк пересказал мне один ночной, очень доверительный разговор с профессором Кохом. Рассказанное им было авантюрно: на пике угрожающего моего состояния Гербхардт потребовал от него проведения некоей процедуры, которая, по мнению терапевта, могла бы стоить мне жизни. Он, профессор Кох, поначалу просто не понял, чего от него хотят, а затем решительно воспротивился этой процедуре. Тогда Гебхардт дал задний ход и заявил, что он просто хотел его проверить. Франк заклинал меня ничего не предпринимать, потому что профессор Кох не без оснований опасается оказаться в концентрационном лагере, да и у него самого наверняка возникнут серьёзные проблемы с гестапо. (…) Уже только во время заключения в Шпандау Функ подробно рассказал мне об одном случае, о котором в 1944 г. он отважился только слегка намекнуть. Примерно осенью 1943 г. в штабе армии СС Зеппа Дитрих шла сильная попойка (…) И вот в этом кругу руководства СС Гебхардт заявил, что, по мнению Гиммлера, Шпеер представляет собой опасность и ему нужно исчезнуть. (…) 19 февраля я предпринял самые срочные шаги, чтобы подыскать себе новое пристанище. Гебхардт воспротивился, приведя ряд медицинских аргументов. (…) И только дней через десять, когда во время налёта американского 8-го воздушного флота сильно пострадало главное здание больницы, он заметил, что бомбардировка, вероятно, предназначалась мне. За ночь его мнение о моей транспортабельности полностью изменилось. (…) Уже под самый конец войны я спрашивал Коха, что же тогда произошло. Но и на этот раз он ограничился только подтверждением того, что из-за моего лечения у него был тяжёлый разговор с Гебхардтом и что тот тогда дал ему понять, что он, Кох, не просто врач, а «политический врач». И добавил, что Гебхардт старался задержать меня по возможности дольше в своей клинике.