Брагина, Пелагея Ивановна

Пелагея Ивановна Брагина родилась в 1905 году в обычной крестьянской семье со средним достатком и устойчивым бытом: нянчила младших детей, работала, ходила с матерью в церковь. В 1914 году поступила в церковно-приходскую школу и окончила 4 класса. В 1921 году в шестнадцатилетнем возрасте заболела костным туберкулёзом ноги, долго лечилась, но осталась инвалидом[1].

Мировоззрение Пелагеи Брагиной было полностью сформировано советским радио, которое она продолжала слушать всю жизнь. Как важное событие своей жизни она отмечала в 1920-е годы, что «окончила радиоуниверситет»[1].

В дневнике писала, что в 1930-е годы «отца хотели раскулачить, но его спасло то, что он вступил в колхоз». Сама Брагина, избранная к этому времени «делегаткой», а в середине 1930-х годов секретарём Юрьевского сельсовета, в разгар раскулачивания лежала в Малоярославецкой больнице и «застала только хвостик». 5 лет работы в сельсовете она считала «самыми хорошими и счастливыми» в жизни и называла себя «винтиком, пусть самым последним в социалистической машине, но необходимым»[2].

Предвоенную деревню описывала в своём дневнике плакатными красками в духе советских книг и кинофильмов. Полностью разделяла советскую государственную политику[3]:

После обеда вышла в сад почитать и подумать. На антенне с весёлым щебетом раскачивалась ласточка. На коленях книга, очень большого объёма в хорошем переплёте, полный отчёт о троцкистско-зиновьевском процессе. Читаю запоем. Растёт возмущение против врагов народа. Об одном из них рассказывали санитарки и сёстры в санатории им. Семашко в Евпатории: «Здесь он лечился. Носили его на руках, а он в это время изменял Родине, убивал лучших советских людей». Без пяти двенадцать, забрав книгу, пошла домой проверить наручные часы и послушать последние известия по радио[3].

С началом на территории СССР Второй мировой войны активно участвовала как секретарь сельсовета в работах по созданию укрепрайона Можайской линии обороны и строительстве полевого аэродрома, была начальником противовоздушной обороны по сельской местности[4].

В каждом новом человеке Брагина была готова увидеть врага: «Хоть это наши, советские люди, но среди них мог затеряться враг»; «Враг бродит здесь, а как его рассмотреть, в такой массе народа»; «Я не смогу не беспокоиться, спокойной быть не могу. До всего есть дело. Что это за человек? Что это за самолёт? Нервы мои огрубели и ничего не страшно». Именно в происках врагов Брагина видела причину военных неудач СССР и верила в непогрешимость советского военного руководства[5].

Однажды вечером, когда старички из рабочего батальона сидели и ужинали из своих котелков, меня в особенности угнетало подавленное чувство. В памяти целый день звучала песня «Граница на замке», которую до войны постоянно заводил избач. Сейчас она звучала как насмешка, обидная, издевательская. Не знаю, что думать, что творится, я ничего не понимаю, почему это враг так прёт к нам. Я долго стояла перед портретом Сталина: кто-то тебя очень обманывает, товарищ Сталин. Мне жаль было Сталина[5].

Перед возможной оккупацией её охватило смятение. Оккупацию она приравнивала к плену, а плен в советской идеологии был равен измене. Все партийные и советские работники были должны эвакуироваться, но Брагина, не желая, как инвалид, быть обузой, на словах ехать отказывалась. В итоге при эвакуации о ней не вспомнили: «я в селе осталась одна из своих товарищей», «товарищи бросили меня»[5].

Она продолжала ходить на рабочее место даже тогда, когда сельсовет стал боевым штабом, а село — полем боя, пока её не выгнал командир:

Я давно поняла, что никому я не нужна. Но мне раньше никто этого не говорил. Слова «тебе тут делать нечего» были ударом обуха по голове. Слёзы посыпались из глаз[6].

Бойцы 312-й стрелковой дивизии, оборонявшие деревню Юрьевское, оказались в кольце окружения и сдались противнику. Колхозное имущество разграблялось местными жителями. Из сундука Брагиной украли её одежду[7].

Пленных красноармейцев немцы отправляли в Кудиново, а раненых, обречённых, по их мнению, на умирание, разрешили перенести в брошенный хозяевами дом. Основную тяжесть ухода за ними Брагина взяла на себя: «Я оказалась нужной, необходимой. Им, моим родным, я была нужна, как пища и сон, как солнце и воздух». В дневнике Брагиной подробно перечислены все сведения о раненных, имена помощников и выполненная ими работа. В течение полутора месяцев Брагина выходила 16 раненных, которые «на всякий случай» оставили ей «ценный и дорогой документ» — свидетельство о своём спасении[8].

Но после освобождения Юрьевского все её заслуги были перечёркнуты тем, что её отец во время оккупации был старостой в деревне Починки. Кроме того, она не могла найти себе применения отчасти из-за слабого здоровья, отчасти из-за неумения сработаться с новыми руководителями[9].

Вспоминаю секретаря райкома Денисова, председателя райисполкома Панченко, председателя сельсовета Егорова. Их любили люди. И я любила, как лучших товарищей, большевиков. Если б были они, они бы заставили нас работать, выбили благодушие и беспечность Грищенки. А сейчас не видно районного руководства. И мы бы не знали, что есть в районе Советская власть, если бы не рассказывали колхозники, что какой-нибудь начальник за картошкой в колхоз приезжал… Как сейчас вижу высокую фигуру Денисова, гордого и простого, непримиримого, неподкупного… Панченко, честного, доброго. Егорова нельзя было обмануть, подкупить, опутать лестью[10].

Брагина, тем не менее, продолжала верить в изначальную правильность Советской власти и писала, что колхозы живут благодаря самому народу: «есть ещё хороший народ». Одновременно она приводила в дневнике свидетельства об усилении репрессивной политики государства в деревне. Например, произошла перерегистрация паспортов, в ходе которой в паспорта политически благонадежных жителей вклеивались контрольные талоны[10].

Кандидатура отодвинутой от всех дел Брагиной была выдвинута колхозниками на должность счетовода («иди, Поля, в наш колхоз, ты расхищений не допустишь»), но из-за старосты-отца даже место счетовода ей было недоступно. Она пыталась отстоять своё честное имя, обращалась в райком, к депутату Верховного Совета, и от секретаря райкома получила совет уехать и устроиться в эвакогоспиталь («коммунистка советует мне бежать»)[11].

Каким будет наше, Советское государство? Неужели таким, руководимым такими преступниками, как Лужин? Нет, не должно этого быть! Я хочу, чтобы наше государство оставалось советским во главе с КПСС. Иначе я ненавижу и не хочу жить[12].

Ко дню победы Брагина работала санитаркой госпиталя «Воробьёво» и с группой рабочих и служащих госпиталя получила медаль «За победу над Германией»: «Я растерялась, забыла все слова, а потом прижала к груди медаль и заплакала»[12].

После окончания Второй мировой войны государственная политика по отношению к крестьянству ужесточилась. В 1947 году для проведения предвыборной кампании парторганизацией были отобраны только те, кто не был в зоне оккупации. Аресты руководителей стали рутинным делом. Из деревни был выслан израненный инвалид — за то, что не всегда мог выйти на работу. Саму Брагину после проверки председателем сельсовета «как лица без определённых занятий» спасла от высылки на Колыму только справка об инвалидности[12].

Брагина жила в деревне с 66-летней матерью и малолетним племянником-сиротой. Мать работала в колхозе, а дочь, как «инвалид по болезни, не имеющий права на пенсию», по закону облагалась сельхозналогом. Налогом облагались посевы зерновых, картофеля, огороды, сенокосы, домашний скот. Неполноценная семья Брагиных в 1951 году должна была уплатить налог на сумму 647 рублей 88 копеек и сдать государству: кожевенное сырьё, 50 яиц, 40 кг мяса, 330 л молока, 280 кг картофеля, 4725 кг ржи. Существовал ещё налог по самообложению в размере 20 рублей. В присылаемых Брагиной «обязательствах» и «извещениях», напечатанных на гербовой бумаге, всегда присутствовала фраза: «в случае невыполнения обязательств (или несдачи числящейся за Вами задолженности) Вы будете привлечены к установленной законом ответственности»[13].

Брагина пыталась пройти медкомиссию, чтобы получить 2-ю группу инвалидности, освобождающую от налога, но была признана здоровой. Здоровыми признавали и «инвалидов войны — больных, на костылях, без рук, без ног, которые не могут работать». Тех инвалидов, которые уже были во 2-й группе, переводили в 3-ю, платящую налог[14].

Брагина, как и большинство колхозников, была уверена, что злоупотребления на местах совершались без ведома верховной власти, которая, узнав о беспорядках, беспощадно бы их покарала. Сама она стала бояться людей и прятаться от представителей Советской власти. «И стала сомневаться, Советская ли власть у нас сейчас». В то же самое время она радовалась и восхищалась песней о Сталине «На просторах Родины чудесной» («слушала бы целый день»), от исполнения «Интернационала» её «прошибали слёзы»[14].

Спустя несколько лет, в 1951 году, её всё-таки приняли на работу счетоводом в колхоз имени Жданова. Теперь она изнутри колхозной жизни описывала случаи грабежа колхозного добра руководителями всех уровней, их моральное разложение, унижения колхозников. Её семья не была исключением: мать после работы «косит по выпасам и кустарникам для своей коровы. Устаёт ужасно, как рыба открывает рот. [Племянник] Володя на тачке перевозит траву к дому, стонет во сне от усталости»[15].

В архиве Пелагеи Брагиной сохранилась записка председателя колхоза от 8 августа 1952 года её матери, Т. С. Брагиной, которой тогда было около 70 лет:

В связи с создавшейся угрозой в уборке озимых культур с одной стороны и в интересах быстрейшей её уборки вам доводится задание правлением колхоза в соответствии с Постановлением Правительства убрать 0,5 га в течение 3-4 дней. Предупреждаем, что в случае затяжки в уборке установленного вам задания, потери на вашем участке будут отнесены на ваш счёт[16].

После массового падежа скота зимой 1953 года, вызванного бескормицей, когда доярки носили сено со своих дворов, началось массовое бегство из деревни. В 1960-х годах в деревне «из молодёжи осталась одна девушка. Все девушки, парни, окончив школу, ушли в город науки Обнинск»[16].

В 1955 году счетовода Брагину уволили из колхоза имени Жданова как «не обеспечившую учёт». Свои права ей не удалось отстоять; также для неё не нашлось места в соседнем совхозе «Кудиново». В то же самое время она по-прежнему незыблемо верила в Советскую власть, откликалась в дневнике на события политической жизни, размышляла о правильной миролюбивой политике партии, скорбела о смерти Сталина, не могла понять известий о разоблачении Берии и культе личности Сталина[17].

В 1957 году Брагиной всё-таки дали 2-ю группу инвалидности и назначили пенсию. Она «с трудом получила и паспорт». В этом году она начала писать свои воспоминания о войне, позже получившие название «Повесть о семнадцати спасённых»[18].

В феврале 1964 года А. С. Романов опубликовал в журнале «Крестьянка» очерк «Семнадцать сыновей», после которого Пелагея Брагина сразу же получила всесоюзную известность. Её начали приглашать на торжественные собрания, «смотрели как на чудо», привезли и напилили 6 кубометров дров. Пионеры обнинской школы № 2 зачислили Брагину почётным пионером в свой отряд и преподнесли ей красный галстук[18].

5 апреля 1965 года «Повесть о семнадцати спасённых» Пелагеи Брагиной вышла из печати и поступила в продажу. 16 мая Брагину наградили орденом Отечественной войны II степени. В октябре её сняло и показало на весь СССР Центральное телевидение, после чего от пионеров и школьников разных областей она начала в огромном количестве получать письма — «все одного содержания. Высоко именуют — героиней, просят фотокарточку мою и бойцов, и их письма, рассказать, как ухаживала. 4 ближние школы пригласили рассказать. Грипп освободил меня от мучительных воспоминаний»[19].

Переписка со спасёнными бойцами («с кем разговаривала, кому писала только мысленно, боясь внести неприятности в семьи») после того, как ажиотаж вокруг неё схлынул, стала для неё настоящей отдушиной до последних дней. В конце жизни она размышляла о том, каким должен быть человек («красота человека в честности, в трудолюбии и верности к Родине»), вспоминала несправедливо обиженных Советской властью людей — священника из Юрьевского, раскулаченных односельчан, измученного нищетой и голодом инвалида-участника войны[20].

Брагина ревностно оберегала свой приоритет в спасении красноармейцев, к которому «примазывались» её односельчане при её жизни и продолжали оспаривать этот приоритет после её смерти. Проведённый в 1991 году А. С. Романовым с группой студентов ИАТЭ в Юрьевском социологический опрос показал, что жители села выражали сомнения в достоверности истории, описанной в повести Брагиной, и сходились во мнении, что спасение солдат было коллективным подвигом, и выделять Брагину — значит незаслуженно забывать других людей[21].

Пелагея Ивановна Брагина умерла в 1982 году, похоронена на кладбище в селе Карижа[19]. На похороны Брагиной приехало четверо спасённых ею солдат[22].

В 1957 году Пелагея Брагина начала писать воспоминания о событиях 15-летней давности. Поддержку в этом ей оказал рабочий подсобного хозяйства МВД СССР в Кудинове Тарас Иванович Бобров — репрессированный НКВД бывший немецкий военнопленный и участник итальянского Сопротивления. Опубликовать рукопись «Гляди зверю в глаза» не удавалось, и Брагина даже собиралась подарить её какому-нибудь писателю. Но в 1963 году Бобров передал рукопись А. С. Романову, который, в свою очередь, передал её в Калужское отделение Приокского книжного издательства. Директор издательства В. Васильчиков отдал рукопись на литературную обработку писательнице Надежде Усовой. После переработки Усовой книга получила издательское название «Повесть о семнадцати спасённых»[18].

Согласно местной легенде, источником которой была сама Пелагея Брагина, первоначальное название книги «Гляди зверю в глаза» было связано с реальным случаем, произошедшим с Брагиной. В начальный период Второй мировой войны на территории СССР немцы не проявляли особой жестокости по отношению к русским и, по воспоминаниям жителей Юрьевского, «часто угощали наших детей шоколадом». Стон раненых солдат в доме, где они укрывались, услышал некий немецкий офицер, зашёл в дом и увидел солдат. Брагина, прочитавшая где-то, что если смотришь дикому зверю в глаза, то он не бросается на человека, посмотрела немцу прямо в глаза. Оглядевшись, офицер неожиданно отдал честь Пелагее Брагиной и вышел из дома[22]. Эта легенда ещё теряет в своей яркости, если вспомнить, что раненые красноармейцы были размещены в пустующем доме с разрешения немцев, импровизированный госпиталь часто посещали староста, полицаи и немцы, и Брагина советских солдат не укрывала, а лишь выхаживала[8].

«Повесть о семнадцати спасённых» была опубликована в «Приокском книжном издательстве» в 1965 году и никогда не переиздавалась.

Архив Пелагеи Брагиной (дневники, воспоминания, записи повседневных расходов, описания просмотренных фильмов и прочитанных книг, документы, квитанции на всевозможные платежи) после её смерти был передан в Музей истории города Обнинска. Он представляет собой редкий и целостный источник сведений о повседневной жизни советской колхозной деревни[23].

Свидетельство об избрании Пелагеи Брагиной почётной гражданкой села Игнатьевское

• Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» (1945)[12]
• Орден Отечественной войны II степени (1965)[19]
• Почётный гражданин села Игнатьевское (1965)[19]

• Мемориальная доска на доме Пелагеи Брагиной была установлена после её смерти и открыта Александром Наумовым — командиром 312-й стрелковой дивизии, бойцов которой вы́ходила Брагина[22].
• В школьном музее Кудиновской средней школы Пелагее Брагиной посвящена отдельная экспозиция[22].

• Брагина Пелагея. Повесть о семнадцати спасённых / Литературная обработка Н. Усовой. — Тула: Приокское книжное издательство, 1965. — 199 с.

• Романов А. С. Семнадцать сыновей // Крестьянка. — 1964. — № 2.
• Прусакова Н. А. Личность П. Брагиной в дневниках и воспоминаниях // Обнинский краеведческий сборник: Материалы научно-практической конференции / Музей истории города Обнинска. — Обнинск: Принтер, 1999. — С. 93—105.
• Чугунов Глеб. Горькая осень сорок первого: Историко-документальный очерк. — Актобе: Арсенал, 2010. — 116 с. — 500 экз.
• Нестерова Ольга. Рисковали собственной жизнью // Весть. — 10 января 2014 года.

• «Подвиг женщины»