Шум-гора

Шум-гора (Передольская сопка, Крестовая сопка, Большая сопка, Рюрикова могила[1], Вилия гора) — сопка, сакрально-погребальный памятник, расположенный на левом берегу реки Луги, между деревнями Подгорье и Заполье Батецкого района Новгородской области. Сооружение датируется VIII—X веками и является одним из самых больших средневековых захоронений Европы — высота сопки составляет около 14 м, диаметр основания — 70 м.

Достопримечательность
Шум-гора
58°30′23″ с. ш. 30°14′40″ в. д.
Страна
Местоположение Батецкий район
Статус  Объект культурного наследия народов РФ федерального значения. Рег. № 531740979710006 (ЕГРОКН). Объект № 5330333000 (БД Викигида)
 Медиафайлы на Викискладе
С 2010 года Шум-гора изображена на флаге Батецкого района Новгородской области

Описание

Данный объект входит в состав крупного археологического комплекса, включающего в себя городище, селище и группу сопок. Из окружающих сопок эта насыпь выделяется размерами: высота составляет от 12 до 13,5 м (с учётом перепада отметок рельефа), диаметр — 70-75 м. Первый ярус имеет высоту 6,5 — 8 м, диаметр площадки первого яруса составляет ок. 50 м. Диаметр основания второго яруса — 34-35 м, высота ок. 5,5 м. Диаметр верхней площадки достигает 18 м.

Поверхность выложена кусками известкового плитняка, вбитого в грунт склонов в виде террас, и покрыта слоем дёрна толщиной 10—20 см. Верхняя площадка кургана плоская.

Ранее на одной из сторон росло 15 елей, которые считают заповедными.[2] А на вершине стоял каменный крест, часовня или церковь.

В результате проведения георадарных исследований было выяснено, что внутри сопки находятся камера и ведущий к ней широкий проход, который начинается от пяточного камня кургана.

Находится в болотистой части поля и не господствует над местностью, с реки просматривается плохо. Восточнее, на расстоянии 50 м, в лесу начинается старое кладбище.

История исследования

Издавна местные жители хранят предания и легенды о необычной сопке.[3] Название «Шум-гора» появилось в конце XIX в., имеет фольклорное происхождение. Первое подробное описание остатков старины Передольского погоста (1880 г.), в том числе и сопки, принадлежит М. Быстрову. Согласно разным исследованиям ранее её долго называли «Крестовой сопкой», а также «Рюрикова могила», на вершине которой стоял каменный крест, окружённный валунами, а затем в XIX веке какое-то время стояла часовня. Местные жители, особенно страдающие головной болью или глухотой, приходили крестным ходом на Троицу и день всех святых, «молились на крест» или служили молебен на ней.[4] До появления каменного креста на вершине стояли 3 креста. Современное наименование «Шум-гора» связано с народным обычаем у местных жителей опускать в яму на вершине кургана монеты и ленты и слушать «особенным образом» как шумят недра сопки. Название «Рюрикова могила» связано со сказанием: "Была битва поздней осенью, на северном берегу Луги. Рюрик был тяжело ранен и погиб. Холодно было, земля смерзла, тело его засыпали камнями. Весной тело Рюрика перенесли через реку в местечке «Каменья» с огнями, на южный берег р. Луги, где похоронили в большом кургане, в золотом гробу и с ним 40 бочонков серебряных монет… " (Место записи: Подгорье, Волочек, Брод. Время — середина 90-х гг. XIX в.); что нашло отражение в народном фольклоре и легендах у местных жителей, собранных и записанных исследователями в XX веке и позднее.

В 1927 г. комплекс был впервые обследован сотрудниками ГАИМК П. Н. Шульцем и В. П. Гроздиловым. Группа сопок в количестве 6 насыпей паспортизирована в 1949 г., обследовалась С. Н. Орловым в 1959 г., и Новгородским отрядом ИА АН СССР в 1975 г. В 1984 г. Н. И. Платоновой здесь было открыто селище площадью ок. 9 га, раскопки которого начались с 1985 г. и продолжались с перерывами до середины 2000-х гг. За это время на разных участках вскрыто 212 м²., а также раскопаны две насыпи, давшие интересный материал по погребальной обрядности носителей культуры сопок.

Возобновление интереса к Передольскому погосту в современное время подстегнул собранный подъёмный материал на погосте местными краеведами М. С. и С. С. Алексашинами, который в совокупности с формой и размерами самой сопки отсылал к схожим «королевским курганам» в шведских и датских погребениях. Некоторые ученые уже несколько десятилетий назад согласились с высказанным в 1920-х годах И. Беляевым предположением, что Рюрик русской летописи — это Рорик Ютландский (по месту его рождения) или Фрисландский (по месту его владений), один из сыновей ютландского конунга Хольвдана из рода Скьельдунгов, изгнанного из Дании примерно в 782 г., и получившего от Карла Великого во владение (лен) страну фризов (где была область Рустрингия) на условиях охраны побережья Фризии от викингов и уплаты налогов в имперскую казну. Причём, именно фризские кувшины, датированные IX в., фризские гребни и скандинавские бусы были обнаружены археологами в курганах возле скандинавских (варяжских) поселений близ Ладоги, местом княжения Рюрика c 862 по 864 год.[5] А гидроним «Луга» отсылает к описанному Тацитом союзу племен, называемый лугиями, которых современные исследователи определяют страной их происхождения — север и запад Ютландского полуострова (то есть предполагаемую родину Рюрика). Известно, что после изгнания из Дании Рорик Ютландский вместе со своим старшим братом (или дядей), родичами и знатью приняли крещение во Франции у Людовика Благочестивого в 826 г., найдя там убежище и опору для борьбы за верховную власть над Данией. Данный факт согласуется с гипотезой А. А. Горского, который первым обратил внимание на то, что в двух византийских источниках русь выводится «от рода франков». После долгих лет борьбы за верховную власть над данами Рорик Ютландский, не добившись в итоге успеха, пострадав от ложного обвинения франков в измене, не видел больше смысла в подчинении императорам франков. Вдобавок к этому жемчужина владений Рорика торговый центр Дорестад стал терять свое значение из-за заиливания русла Рейна. Вероятно, с этого времени Рорик и обратил своё внимание на Восток, торговые связи с которым были установлены фризами еще в VIII в., где впоследствии согласно ПВЛ около 860-х гг. в землях славян и финнов появляется Рюрик, приведший с собой «всю Русь», «дружину многу и предивну», варягов, но не тех, которых славяне прогнали ранее. Оставшиеся во Фризии относительно немногочисленные норманны были перебиты в 885 г. в Бетуве после предательского убийства их вождя Готфрида на переговорах с франкской знатью. После 885 г. все сообщения о норманнах во Фризии прекратились.

В 2002 г. по инициативе Алексашиных и при участии петербургского археолога Г. С. Лебедева были организованы георадарные исследования сопки, в ходе которых уточнили размеры (высота — 14 м, диаметр — 70 м.) и структуру сопки (поверхность сопки выложена кусками известкового плитняка, что в древности могло быть «идеально белым двухъярусным сооружением»), а на глубине 14-15 м от вершины была обнаружена полость размером 9х3х3 метра, «вытянутых очертаний», четко ориентированную с востока на запад. У исследователей (в том числе Г. С. Лебедева, выступившего в телевизионной программе «Искатели») возникло предположение, что полость — это погребальная камера или саркофаг.

8 июля 2003 г. на вершине Шум-горы, в присутствии петербургских и московских ученых, были открыты две каменные плиты, украшенные монограммой (гальдрастафом). Монограмма напоминает, с одной стороны, знаки на оболах Карла Великого (отчеканенных в Мелле) и на верденских денариях Карла II Лысого (840—877 гг.), с другой стороны, — монограмму византийских Палеологов, а с третьей, — изображение «двузубца» или «трезубца» Рюриковичей на так называемых «дрогичинских пломбах» (ХII-ХIV вв., найдены в г. Дрогичине на Западном Буге) и на серебряном перстне Московского Исторического музея, а также на перстнях, приписываемых сыну Ярослава Мудрого, Всеволоду, и хранящихся в фондах Британского музея.

В 2003 г. Н. И. Платонова совместно со специалистами Всероссийского научно-исследовательского института разведочной геофизики («Рудгеофизика») и геологического факультета СПбГУ провели сейсмографические исследования Шум-горы, целью которых являлась разработка методики исследования памятников археологии неразрушающими методами. Работы 2003 г. стали для указанного коллектива одним из этапов исследования Шум-горы геофизическими методами. В 2005 г. сейсмические наблюдения были продолжены. При этом главное внимание было уделено тестированию нижней части насыпи. Итоги работ 2003—2005 гг. легли в основу публикации в специализированном геофизическом издании, а также были совмещены с итогами работ 2002 г. в коллективной статье с участием археологов Е. Н. Носова, Н. И. Платоновой и Б. С. Короткевича, вышедшей в 2007 г. В указанной статье было чётко сформулировано отношение к результатам, полученным в 2002 г. при использовании георадарного тестирования. В частности, отмечалось, что метод разработан ещё недостаточно и на основании этих данных «нельзя всерьёз говорить ни о „погребальной нише“, ни о „туннеле“ в насыпи Шум-горы». По итогам сейсмографических исследований геофизиками был сделан ряд важных выводов. Получило подтверждение искусственное происхождение всей насыпи. При этом удалось зафиксировать ряд аномалий, свидетельствующих о неоднородности её строения. Были выделены зоны со свойствами, присущими скоплениям валунов, в том числе образующих «некое подобие окружности». В центральной части насыпи выявлена обширная область, предположительно сложенная материалом «по своим характеристикам напоминающим торф».

Тем не менее, при интерпретации данных сейсмической томографии 2003—2005 гг. «возник ряд неоднозначностей, требующих дополнительных уточнений». С этой целью в 2006 г. на Шум-горе «был выполнен комплекс геофизических исследований, который включал в себя высокоточную сейсморазведку, электроразведку и магниторазведку». В суммарных выводах статьи 2009 г., подводящей общие итоги всего цикла исследований содержится окончательная констатация искусственного характера Шум-горы. Из конструктивных особенностей насыпи было подтверждено наличие рва и скоплений валунного материала в нижней части, при этом не исключалась их связь с разрушенными остатками какого-то строения. Наиболее важный вывод сделан относительно низкоскоростной зоны, расположенной в верхней части насыпи (выше 5 м от её основания), которая была интерпретирована как засыпанная погребальная камера. Все эти элементы были отражены в представленной археолого-геофизической модели.[6]

В целом, проведённый цикл работ показал перспективность использования методов неразрушающих исследований, применительно к уникальным археологическим объектам, к которым, безусловно, относится Шум-гора.

Критика интерпретации результатов георадарных и томографических исследований

В. Я. Конецкий и С. В. Трояновский отметили слабое звено, способное повлиять на изучение памятника и интерпретацию полученных до 2009 года материалов. Дело в том, что ещё до начала работ Шум-гора была безоговорочно приписана к категории погребальных объектов. В указанных выше публикациях 2005—2009 гг. повторяется утверждение, что Шум-гору можно считать «самой высокой из всех известных сохранившихся больших курганов I—II тыс. н. э. в Северной и Восточной Европе, включая „королевские курганы“ Скандинавии и Дании (так в тексте — В. К., С. Т.)». Априорное и однозначное отнесение Шум-горы к категории погребальных сооружений препятствует поиску других атрибуций. Интерпретация низкоскоростной зоны насыпи, пусть даже и вероятностная, как «засыпанной погребальной камеры» или «обрушенной погребальной камеры» неизбежно вызывает ассоциации с камерными погребениями. В таком случае, Шум-гора оказывается связанной с погребальной обрядностью, свойственной социальной верхушке формирующегося Древнерусского государства, при том, что этот тип погребений генетически восходит к скандинавской традиции.

Гипотеза Н. И. Платоновой о наличии «камерного погребения» внутри «большой сопки» Передольского погоста не только противопоставляет Шум-гору её локальному сопочному окружению, но и в целом выводит её за рамки этой категории памятников. Впрочем, безотносительно возможного существования внутри насыпи погребальной камеры, внешнее отличие Шум-горы от сопок очевидно. Это и стимулировало поиск её экстраординарности с привязкой к известным историческим персонаж, в частности, Рюрику.

Интерпретации насыпи как фортификационного сооружения

Возвращаясь к необычному для сопок облику Шум-горы, отмечается, что и в этнографической традиции она вызывала не только погребальные ассоциации. Уже М. Быстров фиксировал приуроченные к данному объекту фольклорные сказания о «провалившейся церкви». Он же приводит мнение «деревенских рационалистов», утверждавших что «это батарея, а на плечах и вершине её ставились пушки». Православно-этнографические комментарии к преданиям о Шум-горе, включая приведённые в статьях Н. И. Платоновой, были опубликованы А. А. Панченко.[7]

Таким образом, «выпадение» Шум-горы из круга сопок, ещё более обособляет объект и побуждает к поиску аналогий на всей территории Древней Руси и за её пределами, причём не только погребальных. Наличие двух ярусов в сочетании с размерами верхней площадки позволяют предположить не погребальное, а фортификационное назначение этого сооружения. Хронологическими рамками, внутри которых существовали необходимые условия и предпосылки для такого монументального строительства на Передольском погосте можно, с опорой на мнение Н. И. Платоновой, определить с сер. X в. до середины XII в., когда, по её мнению, Передольский погост являлся поселением протогородского типа, дальнейшее развитие которого, как и других локальных центров, было прервано «централизаторской политикой Великого Новгорода, не заинтересованного в их дальнейшем росте».

В. Я. Конецкий, С. В. Трояновский констатируют, что оборонительные объекты, подобные Шум-горе, такие, как городища, основой которых является искусственная насыпь, на территории Древней Руси в это время отсутствуют. В то же время, при расширении географии поиска, обнаруживается многочисленный ряд подобных сооружений, расположенный достаточно далеко от Руси, к западу от р. Эльбы. Этот тип «крепостиц» имеет в западноевропейской историографической традиции наименование motte, внедрённое в научную литературу в середине XIX в. известным французским архитектором Виолле-ле-Дюком. Одной из наиболее распространённых версий происхождения термина считается норманно-французское название насыпного холма — motte, что означало «торф». Впоследствии термин получил развитие в староанглийском языке, где словом moat обозначали обводнённый ров, а motte приравнивалось по значению к выражению moated site, то есть «окружённый рвом холм». В немецкой научной литературе подобные объекта в XIX в. обозначались термином Turmhügel (букв. «башенный холм»).

Совокупность исторических и археологических источников указывает на вторую половину X и XI вв., как период возникновения и широкого распространения данного типа фортификаций в Западной Европе. Причинами этого, по мнению одних авторов, являлась внешняя опасность со стороны венгров и славян. Другая точка зрения связывает их с процессом феодализации («озамчивания») территорий, захваченных норманнами. Границы распространения motte в первую очередь охватывают территорию северо-западной Франции (Нормандию), где, как считается, этот тип укреплений и возник. Сотни таких холмов появились в юго-восточной Англии после норманнского вторжения 1066 г. и впоследствии распространились до севера Шотландии и в Ирландии. На гобелене из Байо содержится несколько характерных motte, причём насыпанных как норманнами, так и англосаксами.

По данным немецкого исследователя Херманна Хинца на европейском континенте зона распространения motte на востоке проходит примерно по бассейну р. Эльбы, охватывая при этом исторические области Богемию и Силезию. Эти искусственные возвышения обычно приурочены к плотно заселённым территориям.

В классическом варианте motte представлял собой насыпной холм из земли, часто смешанной с гравием, торфом, известняком или хворостом. Использование столь разнообразного, в том числе органического материала, преследовало вполне прагматичную цель: создать насыпь большого объема при минимизации трудозатрат. Motte имел в основном форму усечённого конуса, высотой от 10 до 30 м. Холм был круглый или приближенный к квадрату в основании, диаметр холма был, по меньшей мере, в два раза больше высоты. Поверхность motte часто покрывали глиной, либо деревянным настилом. На вершине возводилась деревянная или каменная башня (донжон), окруженная палисадом. Вокруг холма шёл заполненный водой или сухой ров, грунт из которого использовали для насыпи. Доступ в башню осуществлялся по деревянной лестнице, устроенной на склоне холма. Как правило motte входит в двухчастную структуру, имеющую название motte and bailey,то есть «зáмок и двор».

Наличие у motte двух ярусов не является широко распространённым признаком, хотя аналоги Шум-горе в этом отношении существуют. Причины возведения двухъярусной насыпи могут иметь двойную природу: с одной стороны, нижний ярус мог являться первым рубежом обороны. В то же время, при возведении холма из текучих по характеристикам грунтов (пески, супеси, суглинки и глины), дополнительная опорная площадка нижнего яруса обеспечивала общую устойчивость сооружения при необходимой высоте. При этом нужно учитывать, что современные контуры двухъярусных в древности насыпей далеки от их первоначальных очертаний.

Появление в Новгородской земле укрепления западноевропейского типа может показаться невероятным, но лишь на первый взгляд. По предположению В. Я. Конецкого и С. В. Трояновского в истории Новгорода был период, когда совместился целый ряд факторов, делавших вполне возможным возникновение здесь такого уникального объекта. Он связан со временем княжения в Новгороде Мстислава Владимировича, продолжавшемся с 1088 по 1117 гг.

Историками неоднократно отмечалось, что княжение Мстислава стало переломным этапом в процессе складывания особого типа отношений Новгорода с князьями. С фигурой этого князя новгородцы связывали надежды на создание собственной, независимой от Киева, династической линии. Подтверждением тому является зафиксированное летописью заявление новгородцев: «въскормили есмы собе князь».

Исторический контекст появления княжеских укреплений в Новгородской земле в XI—XII вв.

Перераспределение власти и собственности между боярством и князем имело одним из следствий возникновение княжеских домениальных владений. Как считает Н. И. Платонова, «так или иначе к 1130-м г. успел сформироваться некий фонд княжеских владений, преимущественно по окраинам волостей, освоенных в X в. сопочным населением». При этом «князьями „приватизировались“ в первую очередь участки вдоль водных и сухопутных путей, важных в стратегическом отношении». Н. И. Платонова полагает, что земли по Луге имели прямое отношение к данному процессу, поскольку здесь, а именно в районе Передольского погоста, находился важный перекрёсток транзитных путей разного уровня. Следует добавить, что в XI—XII вв. Верхнему Полужью был присуща отчётливо выраженная положительная динамика демографического, и, следовательно, экономического развития на фоне уровня, достигнутого в предшествующую эпоху сопок. В данном отношении Полужье разительно отличается от бассейнов Мсты и Ловати, где в этот период наблюдается резкое сокращение поселенческой сети, связанное с истощением фонда земель, пригодных для ранних форм пашенного земледелия. Всё это указывает на особое значение Полужья для княжеской власти на рубеже XI—XII вв.

Отражением особого статуса Верхнего Полужья в первые века русской истории является летописное сообщение о походах княгини Ольги на Мсту и Лугу и «устроение» этих территорий. Н. И. Платонова предполагает, что появление данного сюжета в летописном своде, составленном в Киеве в начале XII в., было обусловлено существованием традиции, то есть «той самой „стариной“, что лежала в основе княжеских владельческих притязаний».

Однако В. Я. Конецкий, С. В. Трояновский отмечают, что результаты действий Ольги на Мсте и Луге в разных летописях описаны различными формулами. Так, в Новгородской I летописи (НПЛ) Луга вообще не упоминается: «иде Олга Новугороду и устави по Мсте погосты и дань. И ловища её суть по всей земли». В тексте Повести временных лет (ПВЛ) по Лаврентьевскому списку Мста и Луга чётко разграничиваются: по Мсте — погосты и дани, по Луге — дани и оброки. И только в Ипатьевском (южнорусском) списке появляются погосты на Луге: по Мсте — погосты и дани, по Луге — погосты, дани и оброки. Последнее описание производит впечатление избыточного (=компилятивного), то есть типологически более позднего.

Таким образом, согласно письменной традиции, факт установления княгиней Ольгой погостов по Луге нельзя считать бесспорным. Если же следовать выводам Н. И. Платоновой, доказывающей наличие «ольгинских» погостов в Верхнем Полужье, становится непонятным замещение их оброками в ранних редакциях ПВЛ. В таком случае, мы вынуждены признать, что содержанием "той самой «старины» были оброки, а не погосты.

Интересные наблюдения относительно этих летописных разночтений были сделаны Е. А. Шинаковым, который отметил, что именно оброки являются здесь «главной источниковедческой проблемой». Исследователь обратил внимание, что соответствующее сообщение НПЛ, в котором, как уже отмечалось, упоминание Луги вообще отсутствует, попадает в ту часть этой летописи «которая отражает уже не общерусский начальный свод, а новгородскую интерпретацию ПВЛ». "Если, — продолжает он, — «принять версию сознательного, неслучайного исключения „оброков“ из списков повинностей населения, жившего по р. Луге, то есть части Новгородской республики времени составления НПЛ, перед князем, то приходится признать за этим термином какое-то значение, неприемлемое в контексте отношений этого государства с князьями».

Е. А. Шинаков далее ставит вопрос: почему оброк как вид повинностей перед князем "был, возможно, неприемлемым для новгородцев XII—XIII вв., а упоминание его в летописи нежелательно с точки зрения прецедентного во многом характера древнерусского права и любви ссылаться на «старину». Ответ он видит в том, что оброк связан с земельным владением (курсив наш — В. К., С. Т.), а не с собственно использованием права власти. В таком случае, отнесение в летописи оброков ко временам княгини Ольги, по сути, создавало легитимную основу для существования в Новгородской земле системы княжеских вотчин (сёл), доходом от которых распоряжался лично князь. С другой стороны, ярким свидетельством того, что новгородское боярство всячески препятствовало сохранению и развитию княжеского землевладения выступает формула докончаний с князьями, возникновение которой В. Л. Янин относит как раз ко времени княжения Мстислава Владимировича: «княже, тобе, ни твоеи княгыни, ни твоим бояромъ, ни твоимъ дворяномъ селъ не дьржати, ни купити, ни даромъ приимати, и по все волости Новгородьскои».

Время появления традиции установления оброков, то есть, в конечном счёте появления княжеских сёл по Луге не известна, однако не вызывает сомнений, что во времена Мстислава данная территория в экономическом отношении составляла важную часть княжеских интересов в Новгородской земле. Одновременно с этим, для эпохи Мстислава ощутимо просматривается настойчивая боярская политика ограничения княжеских притязаний на земельные владения. В этих обстоятельствах вполне резонной выглядела бы попытка князя и его окружения манифестировать свои властные претензии на территорию, важную для него в различных аспектах.

Как указано выше, присущим эпохе способом выражения этих претензий в европейском средневековье было строительство военно-оборонительных сооружений, проще говоря, замков. Наиболее типичной формой зáмковой архитектуры в XI—XII вв. на пространствах Западной Европы были резиденции феодальной знати, престижность и обороноспособность которых был призваны обеспечить насыпные холмы — motte.

Возможный владелец Шум-горы в XI—XII вв.

В том, что на Передольском погосте появилось столь экзотическое для Древней Руси сооружение как motte, проявились не только приметы эпохи, но, прежде всего, культурная ориентация Мстислава Великого, связанная с его происхождением. Примечателен сам факт его рождения от брака Владимира Мономаха и Гиты — дочери последнего англосаксонского правителя Англии Гаральда Гудвинсона. Их первенец, названный Мстиславом, в западноевропейских источниках известен как Гаральд — что сохраняло память о деде по материнской линии. В свою очередь Мстислав-Гаральд в 1095 г. женился на принцессе Христине — дочери шведского короля.

Во время княжения Мстислава (1088—1117 гг. с небольшим перерывом в середине 1090-х гг.) в Новгороде явно фиксируется прозападная ориентация религиозной и культурной жизни. К числу этих проявлений следует отнести строительство Мстиславом грандиозного собора Св. Николая в 1113 г. на Ярославовом дворе, при том, что поклонение этому святому, по мнению М. Ф. Мурьянова, обрело культовый характер в Англии и Ирландии уже в X—XI вв. и было особенно популярным при дворе Гаральда II, отца Гиты.

Столь же знаковым событием, демонстрирующим проникновение в церковную жизнь Новгорода латинского влияния, является легендарное прибытие в город в 1106 г. Антония Римлянина. Развёрнутое им с разрешения епископа Никиты строительство монастыря стало, по мнению того же Мурьянова, «опорным пунктом католического влияния в Новгороде».

Впечатляющим достижением отечественной науки в изучении этого периода стало введение в научной оборот А. В. Назаренко западноевропейского источника под названием: «Похвальное слово св. Пантелеймону», принадлежащее перу известного богослова и проповедника первой трети XII в. Руперта из Дойца. Из него следует, что Гита Гаральдовна поддерживала тесные связи с монастырём Святого Пантелеймона в Кёльне, делая в него щедрые вклады. Благодаря этим связям в «Похвальное слово» был включён пространный рассказ о чудесном исцелении новгородского князя Мстислава, сына Гиты и Владимира Мономаха, которое было приписано заступничеству Св. Пантелеймона.

Гита Гаральдовна, которая по мнению ряда отечественных исследователей провела последние годы жизни в Новгороде при дворе Мстислава, поддерживала связи с обителью Св. Пантелеймона в Кёльне, где она числится среди «щедрых» вкладчиков средств в монастырском синодике. Её кончину связывают с возможным участием в паломничестве в Иерусалим во время Первого крестового похода, одним из предводителей которого был её двоюродный брат Готфрид Бульонский. Сохраняя тесные связи с западным миром, Гита Гаральдовна, несомненно, оказывала сильнейшее влияние на культурные акции своего сына Мстислава в Новгороде. Принимая во внимание отмеченный культурный контекст, следует признать, что появление на Верхней Луге «крепостицы» западноевропейского типа, столь популярного на исторической родине Гиты, в эпоху княжения Мстислава не выглядит таким уж из ряда вон выходящим.

В. Я. Конецкий, С. В. Трояновский отмечают, что гипотеза о фортификационном характере насыпи Шум-горы требует тщательной проверки, в том числе в форме полевых археологических исследований. Они предполагают, что при сооружении в Передольском погосте небольшой крепости по образцу западноевропейских зáмков, могла быть использована насыпь существовавшей здесь к этому времени сопки и таким образом данное сооружение оказалось в составе сопочного могильника. Таким образом строители оборонительного холма просто существенно сократили объём необходимых земляных работ. К тому же, существенный хронологический разрыв — около столетия — между временем создания языческих могильников и возведением крепости снимало тему возможного конфликта с потомками создателей сопок.

Функционирование Шум-горы, как княжеского зáмка в центре Верхнего Полужья и опорного пункта княжеской власти, могло продолжаться всего несколько десятилетий и прекратилось вместе с кардинальными изменениями в отношениях Новгорода с князьями, рубежом в которых стал 1136 год.

Источники

Литература

  • Быстров М. Остатки старины близ Передольского погоста, Лужского уезда, Санкт-Петербургской губернии (описание курганов и кладбищ этой местности) // Известия Императорского Русского Археологического общества. — Т. 9. Вып. 4. — С. 381—410, 1880.
  • Платонова Н. И. Укреплённые поселения Лужской волости // Материалы по археологии Новгородской земли. 1991. — М. — С. 72-79.
  • Платонова Н. И., Кашкевич В. И., Блохин Н. Н. Сейсмотомография: разработка нового метода неразрушающего исследования курганов (на материалах передольских сопок IX—X вв.) // Современные проблемы археологии России: Материалы Всероссийского археологического съезда (23-28 ноября 2006 г., г. Новосибирск). Новосибирск, 2006. Т. 2. С. 376—378.
  • Платонова Н. И., Жеглова Т. А., Лесман Ю. М. Древнерусский протогородской центр на Передольском погосте // Северная Русь и народы Балтики. СПб., 2007. С. 142—194.
  • Борисик А. Л., Кашкевич В. И., Платонова Н. И., Блохин Н. Н., Анисимов А. А., Кашкевич М. П. Комплексные геофизические исследования кургана «Шум-гора» // Археология и история Литвы и Северо-Запада России в раннем и позднем Средневековье. СПб., 2009
  • В. Я. Конецкий, С. В. Трояновский «Большая сопка» Передольского погоста в контексте социально-политической истории Новгорода на рубеже XI—XII веков // Новгородский исторический сборник. — Великий Новгород — Выпуск 13 (23). — С. 3-19, 2013.
  • Конецкий В. Я., Трояновский С. В. «Большая сопка» Передольского погоста: варианты интерпретации Новгород и Новгородская земля, История и Археология, выпуск 27, 2013.

Примечания

  1. Быстров М. Остатки старины близ Передольского погоста, Лужского уезда, Санкт-Петербургской губернии (описание курганов и кладбищ этой местности) // Известия Императорского Русского Археологического общества. — Т. 9. Вып. 4. — С. 381—410, 1880.
  2. Целепи Л. Н. Дневник // Архив ИИМК РАН. Ф. № 37. Дело № 8.
  3. Подробнее о преданиях и легендах, связанных с сопкой см. Б. С. Короткевич, Е. В. Платонов Комплексные археолого-этнографические исследования в окрестностях древнего Передольского Погоста, Культурное наследие Российского государства. Вып. V, Ч. I. Спб., 2010.
  4. Игнатьев Р. Г. Курганы Новгородской области // Новгородские губернские ведомости. 1853. № 11.
  5. Корзухина Г. Ф., Давидан О. И. Курган в урочище Плакун близ Ладоги
  6. Внешнее изображение археолого-геофизической модели памятника по результатам исследования 2006-09 годов.
  7. А. А. Панченко «Провалившаяся церковь». Археология и фольклор Новгород и Новгородская земля, История и Археология, выпуск 9, 1995.
This article is issued from Wikipedia. The text is licensed under Creative Commons - Attribution - Sharealike. Additional terms may apply for the media files.