Четвёртый путь

Принятое в Ньюэйдж-Оккультизме разделение аспектов саморазвития человека на 3 устоявшихся (классических) направления:

• Волевое развитие (путь силы),
• Сердечное развитие (путь чувств),
• Интеллектуальное развитие (путь ума)…

…ранний Гурджиев спорно градуирует по-своему, почему-то иллюстрируя эти пути совершенно не так, как это принято в Западном нео-Оккультизме (ньюэйдже), а странными примерами из дальневосточной культуры (хотя "Новый путь" в общем-то предназначался для Запада и следовательно должен был быть проиллюстрирован в хотя бы приблизительных Западных аналогах). Оккультное развитие 3х базовых свойств характера, в порыве оригинальности, ГИГ ярлычит на свой манер: путями «факира», «монаха» и «йогина» (терминологией, которая ещё за 40 лет до него была использована в книгах Елены Блаватской для описания различных типов духовных подвижников, обнаруженных ею в путешествиях по Востоку XIX века). Но даже после перечисления этих (всего лишь) 3х категорий тогда известных из Теософии "адептов Востока", он, в нарушение законов последовательной логики, почему-то никак не привязывает "новый путь" к ещё какой-либо категории восточных адептов (раз уж он это сделал с предыдущими 3-мя путями). Вначале он попросту его (для удобства) нумерует, а позже ярлычит сумбурным термином "путь хитреца" (совершенно неподходящим, ибо ни на Востоке, ни на Западе нет такой категории духовных адептов).

Однако на все расспросы Гурджиева как об истоках "Нового пути" (точнее его фрагментов), так и о явных несостыковках в названиях (где йога почему-то смешали с ментальным(!) телом) в ответ звучит странно стандартная отговорка о "сокровенных тайнах", безусловно добытых в самых секретных (а потому и непроверяемых!) орденах тайноведов Востока! Более того... оказывается этот якобы ранее неизвестный для широкой публики Путь (на самом же деле давно известный как Восточным, так и Западным эзотерикам, но совсем под другим именем и трактовкой) просто таки сногсшибательно содержал "самые секретные секреты", способные осчастливить своих приверженцев неимоверной Духовностью, крепким характером и даже (!) бессмертием. Правда (судя по истории) за целую жизнь Гурджиеву так и не удалось взрастить ни одного духовно-бессмертного адепта, способного качественно продолжить его нелёгкое Дело (а его некогда "правая рука" - ПДУ, вообще в конце жизни честно признался, что "этот Путь не работает как было обещано").

Такое "засекречивание" сыграло в итоге злую шутку. "Новый путь" впоследствии так и не был ни расшифрован, ни завершён и остался в истории лишь в своём внешнем (экзотическом и экзотерическом) виде, без адекватного спецназвания (только лишь по своему порядковому номеру). И хотя в своих лекциях сам Гурджиев называл его то «эзотерическим христианством», то «путём хитреца», то «Айда-йогой», но названия эти в среде приверженцев этого направления так особо и не прижились, ибо они частенько называют этот Путь «Четвертым», «Работой» или «Системой».

Точные источники техник Гурджиева всё ещё вызывают горячие споры (хотя немало и предположений[2]), так как сам Гурджиев не спешил ни с кем особо делиться этой информацией. Но по его оговоркам было предположено, что «фрагменты» Четвёртого Пути могут проистекать из каких-то тайных суфийских орденов (часто упоминается орден Накшбенди). Хотя главный знаток и популяризатор «суфизма для Запада» в ХХ веке — Идрис Шах (опубликовавший немало профессиональных трудов в этой области), признавая факт посещения Гурджиевым некоторых суфийских монастырей (как и 2 его попытки прохождения в них сугубо начального обучения), тем не менее ещё в 1962-65 гг. (спустя пол века после появления ГИГа в столицах России и формирования им своей "легенды о новом пути") отрицал факт передачи суфиями Гурджиеву некоего «особого пути», тем более, «Мандата на право обучения» (что практикуется у суфиев лишь после прохождения всех основных ступеней обучения). Кроме того, Шах озвучивал версию, что «теории Гурджиева» — это чисто его субъективная авторская подборка, к тому же потерявшая хоть какую-то духовную силу со смертью её «яркого» основателя в 1949 г. (книжка Шаха «Учителя Гурджиева», изданная им под псевдонимом Рафаэля Лефорта).

Для доказательства своей правоты Шах даже привёз "письмо от Учителей суфийской традиции". Однако оно не произвело никакого позитивного впечатление на Американский гурджиевский фонд (созданный ученицей-танцовщицей мадам де Зальцман после смерти ГИГа), ибо Фонд решил ничего не менять в своей "обучающей работе", а оставить неизменными все те техники, которые были во времена Гурджиева. Впечатление Шах произвёл лишь на Джона Беннетта - бывшего ученика Успенского (когда-то слышавшего от ПДУ о "восточных учителях - источниках эзо-фрагментов"), переметнувшегося к Гурджиеву после смерти ПДУ (в 1947). В 1965 г. Беннетт повёлся на уговоры Идрис Шаха и, для помощи в адаптации его эзо-работы в Европе, переписал на него имение Кумб Спрингс. Воспитанники добрейшей успенской линии по прежнему предоставляли "восточным мастерам" зАмки для их работы (ПДУ- Гурджиеву, Беннетт- Идрис Шаху). Навсегда и безвозмездно...

Но вернёмся в 1915 год. Поначалу Учение «от Гурджиева» не имело единого названия. Термин «Четвертый путь» лишь несколько раз прозвучал на гурджиевских встречах ранних этапов Движения (в московско-питерских группах 1915-17 годов), вперемешку со словосочетаниями «путь против Бога» и «эзотерическое христианство». Однако в 1918 году (в Ессентуках) ГИГ стал называть свою «методологию саморазвития» по-другому, на свойственный ему саркастический манер — Айда-йогой. Позже в своей деятельности в Европе и США, дабы хоть немного скрыть изначальный сарказм, Гурджиев подкорректировал бренд своей Системы, ставшей называться как «Хайда-йога» или «путь Хитреца». Некоторые исследователи ЧП утверждают, что после ребрендинга 1918 г, ГИГ, посчитав термин «Четвертый путь» непродуктивным, оставил его Успенскому.

На самом же деле всё изначально было совсем иначе.

По одной из версий чехарда с переназванием Системы произошла потому, что наименование «Четвёртый путь» было действительно весьма сильно связанно с Петром Успенским (которого ещё до Гурджиева в литературных кругах обеих столиц России называли не иначе как «Успенский - Четвёртое измерение», по названию одной из 5ти книг по Мистицизму, изданных им ещё до ГИГа в 1909-15 гг). Кроме того, довольно яркий эпизод произошёл на одной из общих групповых встреч 1916 года: когда Гурджиеву надоели бесконечные расспросы новичков о названии его Системы (которое им ещё не было окончательно сформулировано), он предложил членам группы самим подыскать подходящее название, на основе всего того, что они от него уже узнали (позже этот ритуал был повторен и в Ессентуках). Среди прочих предложений членов группы неожиданно громко прозвучало экспертное мнение вышеуказанного автора трудов по нео-Мистицизму (Успенского) о том, о чём ещё не говорил им Гурджиев: самым главным понятием для Восточного Мистицизма является концепция «Пути освобождения». Вероятно это замечание понравилось никак тогда внешне не отреагировавшему Гурджиеву, ибо лёгкий на обкатку новых форм и названий, на одной из последующих встреч он вдруг стал озвучивать некоторые известные ему «пути освобождения», коих (по случайному совпадению с новомодной тогда Теософией) насчиталось аж 3 штуки. Соответственно «новый путь» был по счёту четвёртым. Вероятно в последующих лекциях ГИГ планировал дать ему какое-то конкретное экзотическое название (какое он дал каждому из предыдущих 3х путей), а также подробнее развернуть его суть. Однако этому не суждено было случиться...

В связи с революцией 1917 года и вынужденным перемещением остатков столичных групп на Кавказ, форма Работы изменилась. От былого интеллектуализма и столичной атмосферы не осталось и следа. Гурджиев, в условиях наступающей разрухи, решил кардинально сменить вектор устоявшейся в группах деятельности, безвозвратно перейдя от теорий к практике "делания". Он выбросил былую «форму с путями» и более не пользовался условным разделением линий Саморазвития на пути факира, монаха, йога и «что-то четвёртое» (а иначе как объяснить, что «это четвёртое» он вдруг стал называть термином, ранее относившимся к 3-му пути (Айда-йогой)?). Такая резкая смена Работы (с психологической на йоговскую), что называется "выбила из колеи" многих его приверженцев. Не видевшие себя ни в йоге, ни в религиозном почитании, люди стали уходить. Это также была одна из основных причин отхода Успенского от Гурджиева.

Другая версия о смене ГИГом «названия, дважды связанного с ПДУ» утверждает, что ребрендинг и смена вектора Системы произошли из-за серьёзных разногласий Гурджиева с Успенским в Ессентуках. Изгнанный обстоятельствами из столиц в провинцию Гурджиев, к тому же разозлённый противоречиями с Успенским, решил уничтожить терминологию, некогда предложенную (так или иначе связанную с) Успенским (а это и "Путь" и "Четвёртый номер"). В пользу этой версии говорит также и тот факт, что, в отличии от Гурджиева, Успенский за почти 30 лет своей самостоятельной работы в лоне Системы никогда не использовал какие-либо другие её названия, кроме термина «Четвёртый путь», собственно говоря, в совокупности им и предложенный для Работы, как наиболее подходящий.

Нынешние поколения приверженцев «Четвёртого пути» даже не догадываются, что на самом деле в 1й половине ХХ века (во времена европейского периода жизни Гурджиева и Успенского 1921—1947 гг), интеллектуальная концепция «Четвёртого пути» преподавалась исключительно Успенским в Лондоне; в Париже же реализовывалась чисто практическая технология Гурджиева (кстати, вовсе не преподаваемая студентам как Хайда-йога, а ярлычавшаяся просто как Институт Гурджиева). Термин же «Путь Хитреца» вообще редко использовался, ибо был переходным звеном между некогда единым дискурсом (где и родилась путевая градация, да и сам термин «ЧП») и последующим разделением Работы на 2, всё более различные линии. Придуманный Гурджиевым «Хитрец» порой использовался и Успенским. Оба применяли этот термин в те неловкие моменты, когда кто-либо из новых учеников задавал кому-то из них неудобные вопросы, касающиеся работы другого соразработчика Системы. Например, когда ГИГа спрашивали насчёт некогда им упоминаемого «Четвёртого пути» то, дабы оставаться непротиворечивым, он говорил, что нашёл ему подходящее название — путь Хитреца, тут же добавляя, что это и есть «Айда-йога» (то есть сразу переводя градацию с прежней «путевой» на обновлённую «йоговскую», кстати куда более понятную европейским неофитам).

Именно поэтому некоторые проницательные исследователи истории этого Движения давно полагают, что на самом деле «Четвёртый путь» и «Система Гурджиева» — это не одно и тоже, а 2 достаточно различных Подхода к саморазвитию, хотя и произросшие из одного и того же корня -обширного тезауруса Нью-эйджевских и постТеософских идей.

Поздняя Айда-йога Гурджиева уже не содержала в себе того огромного количество интеллектуального элемента (катализированного интеллигентским кругом друзей Успенского), который был присущ столичным российским группам 1915-17 годов, ибо с уже упоминавшегося 1918 года Гурджиев напрочь сместил акцент своей деятельности на сугубо тренерскую (с её чисто практическими «работами»). Он снова вернулся к своей изначальной мечте домосковского периода: открыть именной институт. На деньги, собранные лондонской группой Успенского (и 2-мя меценатами самого ПДУ), Гурджиев приобрёл замок Шато-де-Приере недалеко от Парижа, где наконец (с 7-й за 10 лет попытки) всё же смог реализовать (ещё в Ессентуках озвученную) свою мечту и открыть «Институт гармоничного развития человека по системе Гурджиева». Правда активно Институт проработал лишь 2 года (1922-24 гг), так как летом 1924 году ГИГ попал в свою 1ю автокатастрофу и сильно повредился.

Неофиты ГИГ-института проходили в нём почти монастырское послушание: пасли коз, рыли и закапывали траншеи, строили ангары, репетировали «священные танцы» и (для остановки ума) нарочно заучивали неправильную таблицу умножения. Словом, делали всё что угодно физически (и психически), но только не вменяемо-интеллектуально. Интеллектуальная часть Работы сохранялась только в группах Успенского.

Несмотря на сложные отношения между обоими мэтрами, вплоть до 1924 (года разрыва) Успенский не запрещал своим лондонским ученикам паломничество «на практику» к Гурджиеву, длившееся порою от 3 месяцев до 1,5 лет. Многие из них, разочаровавшись (как ранее и сам ПДУ) в «методах Гурджиева», тихо возвращались обратно в Лондон, (в сравнении убедившись) к вероятно более сбалансированной для них Работе Успенского.

Многочисленным последователям Учения всё ещё остаётся почти неизвестным один, на первый взгляд незначительный, затерявшийся в истории факт, проливающий удивительный свет на историю Системы. Изо всех 445 страниц (русского перевода ВПЧ) главной книги по Четвёртому пути, он проскользнул лишь в одном, малозаметном предложении, где Успенский вскользь отметил, что «идеи давались (Гурджиевым) не в той форме, в какой они (позже были) изложены (в текстах ВПЧ)».[3] На самом же деле за этим предложением скрывался титанический труд «переработки» и причина последующего двухфамильного названия Доктрины.

Дело было в том, что (по слухам) знавший много языков кавказский греко-армянин Гурджиев, к сожалению, не очень хорошо (с акцентом) говорил по-русски, а кроме того ещё и излагал свои экзотические идеи на эклектическом наречии из смеси западного оккультного (теософского и магического) и эзотерического восточного (индийско-суфийского) дискурса, вперемешку с использованием экстрасенсорно-медиумического и даже його-христианского слэнга (которого вообще-то нет в природе). И более-менее внятно понять такой специфический «язык мастера» (к тому же излагавшего эти идеи частями, с нарастающей сложностью) смог лишь тот, кто также владел языками и логиками многих из этих «символических систем». Опытный 37-летний журналист, естествоиспытатель и мистик П.Д.Успенский, также немало лет проведший как в литературных изысканиях, так и в восточных путешествиях (знавший тамошние понятия, нравы и иносказания не по-наслышке), хорошо владевший широко тогда распространенными оккультно-теософскими понятиями и терминологией, смог не только как-то разобраться в хитросплетениях гурджиевских изложений, но и со временем, насколько это представлялось возможным, в меру структурировать их хаотичную фрагментарность. Успенский, что называется бережно «их причесал» и, не нарушая сути идей и по возможности используя Дословный язык Мастера, привёл разношёрстные оккультные идеи Гурджиева к (в меру) единой удобоваримой форме — понятный для европейского читателя доходчивый научно-популярный психологический язык.

Здесь необходимо отметить, почему ещё столь важен факт «фотографирования и обработки» многочисленных изложений Гурджиева Успенским. И вовсе не для того, чтобы как-то намеренно «переоценить» корректорскую работу, которую волею судьбы исполнил Успенский и которую в любых печатных изданиях ежедневно исполняют тысячи простых литературных редакторов. Дело было в том, что суровый аскет и практик Гурджиев… совершенно не владел печатным слогом, что видно из его книг после-Успенского периода, где явлен настоящий стиль изложения Гурджиева.

Стиль этот весьма далёк не только от литературного, но даже от простого последовательного изложения: гротескный, повелительно-туманный, претензионный, спутанный, прыгающий от одной темы к другой, фонтанирующий иносказаниями, намёками и экивоками, часто сюжетно заимствованными из восточного эпоса («1001 ночи» и «Сказаний о Ходже Насреддине»).

Вполне очевидно, что для того, чтобы грамотно (и по-возможности без искажений) литературно структурировать подобную вычурную манеру подачи материала, Успенскому, в своё время, пришлось не просто «прослушать лекции», а что называется «с головой погрузиться» в Систему Гурджиева (который неоднократно к тому же намекал на ее происхождение из тайных восточно-эзотерических кругов). Причём, если бы ПДУ этого не сделал, мир никогда бы так и не узнал «идеи четвёртого пути», так как московско-петербургские группы, в которых ранний Гурджиев и излагал свой оккультный синтез, были рассеяны революцией 1917 года (и пропали в ней) и более не сохранилось ни одного изложения этого Синтеза (кроме Успенской версии). А поздний Гурджиев лекций уже почти не читал (не считая пары коротких мастер-классов по «работе над собою» , прочитанных им в американском филиале в 1930 г.) и до конца своих дней так и не написал о «Четвёртом пути» вообще ничего.

Получившаяся психологическая интерпретация Системы (рукопись Успенского) была структурно адаптированная, в меру логически выстроенная, с понятной широкой публике терминологией, на грамотном литературном языке. Она не только давала возможность сравнивать ранее казавшиеся противоречивыми идеи и находить в них «белые пятна», но и сильно отличалась (по форме) от исходных лекций Гурджиева. Произошло это потому, что редактУру делал не просто «какой-то литератор», а человек с обширной Мистической компетентностью, давно и плодотворно работающий на этом поприще (а значит и ярко его осознающим). Ему трудно было не внести в Систему собственное вИдение. Тем более, что как указывалось выше, безусловно немало знавший Гурджиев, на самом деле, мягко выражаясь, не очень-то блистал системно-логизированным стилем повествования, разрешая себе быть спонтанным, непредсказуемым, а если надо — запросто вводить в изложения любые постулаты (совершенно безо всяких объяснений). По этой причине ряд исследователей сходится во мнении, что именно своим журналистским талантом Успенский смог сделать для ЧП, как минимум 2 основополагающих вещи:

1. Совместно со своим кругом московско-питерских интеллектуалов (давно интересующимся идеями нео-Мистицизма) сформулировать огромное количество довольно грамотных и актуальных (на то время) вопросов, что вынудило ГИГа (как выяснилось впоследствии — не очень любящего интеллектуальный стиль работы) к напряжённым, широкоформатным и довольно детальным (а порой и спонтанным) ответам. Грубо говоря, журналист ПДУ (сам и с группой) грамотно «выуживал» из ГИГа весьма важную эзо-информацию. Причём, поскольку сам ПДУ также был начитанным экспертом, он не успокаивался до тех пор, пока видел в изложениях ГИГа «белые пятна и несостыковки» (коих во «фрагментах» было немало). Кстати, именно из-за такой (почти научной) дотошности Успенского, ГИГ его часто поругивал и, по свидетельству очевидцев, даже несколько раз попросту хлопал дверью, уходя с проклятиями, начисто ментально опустошённым.[4]
2. Из получившихся разношерстных ГИГ-изложений (с коррекцией и добавлениями того, что знал сам, как эксперт по этой тематике) сумел синтезировать актуальный (на начало ХХ века) Свод идей русского нео-мистицизма (пост-теософский), причём ПДУ придал ему такую доходчиво-увлекательную интерпретацию, которая продолжает пробуждать интерес читателей к Саморазвитию и 100 лет спустя.

После такой объёмной выкачки и обработки «идейного сырья от Гурджиева» (и добавки своих экспертных ингредиентов) по сути это уже получалась новоиспечённая (переработанная и дополненная) 2-я версия Системы, более удобоваримая и развёрнутая, адаптированная как к русскому, так и к европейскому (психологизированному) менталитету.

В истории ЧП-Движения именно эта 2-я версия считается основной (и непререкаемой). Причём настолько, что поздние ученики Гурджиева вообще никогда и не слышали о 1-й бета-версии Учения (так никем и не записанных аудио-лекциях самого Гурджиева), полагая, что книга П.Д.Успенского «В поисках чудесного» (ВПЧ) — это попросту "дословное изложение системы Четвёртого пути, скорописью записанное за Мастером Гурджиевым одним из его впоследствии отступивших учеников" (не ведая, что в российских группах Гурджиева был строгий запрет на конспектирование).

Учение затрагивает вопрос о месте человека во Вселенной и возможностях его внутреннего развития. Согласно изложениям Гурджиева:

— человек является биологической машиной, двигающейся по жизни в состоянии полугипнотического «сна во время бодрствования», в то время как возможны более высокие уровни сознания и воли. Основная задача — изучить свою машину и достигнуть «пробуждения».

— Система учит, как различными способами увеличивать и концентрировать внимание и энергию, а также минимизировать рассеянность. Такое внутреннее развитие является началом возможного дальнейшего процесса изменений, цель которого — превратить обычного человека в более развитого, зрелого и сущностного индивида.

— три традиционных пути — это извечные формы, которые основаны на религии и сохранились на протяжении всей истории в основном неизменными. Там, где существуют школы йогов, монахов или факиров, их едва можно отличить от монастырских школ.

— Четвёртый путь отличается тем, что это непостоянный путь. У него нет особых форм или институтов, и он приходит, развивается и уходит по своим собственным законам.[5] Когда «работа» закончена, то есть, когда поставленная цель достигнута, четвёртый путь исчезает, то есть исчезает из данного места, исчезает в его данной форме, продолжаясь, возможно, в другом месте в другой форме.

— Школы четвёртого пути будто бы существуют лишь для нужд какой-то духовной "Работы", выполняемой в связи с необходимостью достижения (неведомых для неофитов) целей. Вместе с тем эти "школы" почему-то не существуют сами по себе, как школы для целей образования и обучения.[6]

Под Новый год, в декабря 1923, после довольно шумного выступления его труппы на Елисейских полях, ГИГ неожиданно вызвал ПДУ из его Лондонской автономии в свою Парижскую резиденцию (замок Шато-де-Приере), где доверительно посетовал ему, что многие из его (ГИГа) учеников "совсем отбились от рук". После чего он повёл его во двор, где собрались студенты ГИГ-Института и объявил им, что теперь все они разбиваются на 7 подгрупп и тут же поименно распределил их по 7ми отдельно стоящим ячейкам. После столь тщательного разделения, он ВДРУГ громогласно заявил, что изо всех 7ми подгрупп, с ним может остаться лишь 1я (самая малочисленная), с которой он и отправится в запланированный январский вояж по Америке, а все остальные могут быть свободными и "идти на все 4 стороны"! По сути это было объявление о роспуске его Института. Не менее всех остальных удивившийся происходящему (зачем же надо было так долго распределять людей по группам, если изо всех 7ми увольнялось 6) Успенский был просто таки ошарашен следующим заявлением ГИГа, неожиданно прилюдно объявившим, что в числе "свободных" отныне будет и Успенский (с семьёю), так как он (ГИГ) разрывает с ними отношения (как позже выяснилось, из-за интервью, накануне данного Успенским лондонской газете, которое не понравилось Гурджиеву).

Остроту ситуации добавил тот факт, что именно из-за подобных внезапных шоков от Гурджиева (которые были аналогичны, как говорится, "ударам под дых"), Успенский, в своё время, и дистанцировался от ГИГа (точнее, от взбалмошности и вспыльчивости его грузинского характера, бесконечно прикрываемого ширмой из разглагольствований о якобы "таком особом спецтренинге для учеников"). Однако опытный в жизни 45-летний ПДУ (тем более за 8 лет совместной работы) уже давно и точно научился различать, где "тренинги", а где "наезды". Последняя же выходка его «старшего делового партнера» переполнила чашу терпения ПДУ. Как человек воспитанный (в том числе и в рамках ЧП-системы), он не стал прилюдно выражать "негативных эмоций". Но, по приезду в Лондон, в январе 1924 года, не вдаваясь в детали своей поездки, он объявил ученикам о разрыве своих рабочих отношений с Гурджиевым. Когда же его спросили о причинах, он ответил не по деталям произошедшей ситуации, а по существу дела:

«Гурджиев, - сказал ПДУ, - экстраординарный человек и у него гораздо больше своих жизненных испытаний, чем у обычных людей. Но даже и он может отклониться от конструктивного пути своего развития. Ныне, - добавил Успенский, - он переживает свой очередной жизненный кризис, результат которого никто не сможет предсказать. Это происходит потому, что у большинства людей много „Я. Но у Гурджиева только два „Я“: очень хорошее и очень плохое. Возможно в конце концов хорошее „Я“ победит. Но до тех пор находиться рядом с ним крайне опасно. Ибо он может /своей кризисной сумасбродностью/ привлечь несчастье, которое затронет всех, кто окажется с ним рядом».

Через пол-года предчувствия ПДУ подтвердились.[7] - Гурджиев попал в свою 1-ю автоаварию и едва не лишился жизни.

Исторически, оба мэтра лишь на несколько лет сошлись вместе и занимались взаимной работой, после чего стало ясно, что инспирированная кругом Успенского ответственная интеллектуальная работа (Учителем) тяготит ГИГа, а тренинги физкультурных сверхнагрузок (в купе с безсмысленной муштрой и богопочитанием) Гурджиева совершенно не прельщают ПДУ.

После разрыва каждый из них вернулся к своему привычному стилю самореализации: ГИГ — к авторитарной тренерско-воспитательной работе, а ПДУ — к экспертной интеллектуально-психологической деятельности. Но если инроверт Успенский (в последующие годы) продолжил тихо работать над концептуальной стороной Нового пути саморазвития, то экстраверт Гурджиев, наоборот, любил громкие представления, демонстрации и шоу (по типу "священных плясок" на Елисейских полях) и более корпел над звонкой самореализацией, нежели над развитием грамотности этого направления. И надо сказать, что ему это вполне удалось: «Четвёртый путь» почти всегда ассоциируют с ярким Гурджиевым, незаметная же работа Успенского (бившегося не за яркость и экзотичность Движения, а за качество и компетентность его Доктрины) видна лишь немногим узким профессионалам.

Вообще поверхностные читатели ВПЧ часто ошибочно полагают Успенского «одним из многих учеников» Гурджиева (имидж, навязанный ПДУ самим ГИГом), совершенно не понимая, ни какой это был на самом деле (не менее чем Гурджиев) оригинальный и умудрёно-зрелый человек, ни сколь сильна была его до-гурджиевская мист-подготовка, как и то, какую огромную определяющую роль сыграл ПДУ в формировании ЧП не только после, но ещё до и во время своих первых встреч с Гурджиевым.

После раскола Движения Успенский оказался в двойственном положении: с одной стороны у него (до разрыва) было одобрение первоисточника на систематизацию идей Системы и их публикацию, с другой стороны, после разрыва, щепетильный в этических вопросах ПДУ не был до конца уверен, имеет ли он теперь право на раскрытие новых эзо-фрагментов (ибо одним из ритуалов вхождения в ГИГ-группу была клятва, что всё, что неофит узнает в группе, он никогда никому не расскажет; даже если он потом по любым причинам покинет эту группу).

Видимо не найдя для себя убедительного ответа, ПДУ не счёл возможным воспользоваться санкцией Гурджиева на публикацию идей Системы и потому всю оставшуюся треть своей жизни он потратил лишь на перепроверку её идей в узком кругу своей лондонской группы, а также на переработку Системы и дошлифовку её базовых принципов.

Ментальный блеск Системы, которая уже всё больше походила на "Учение", был явлен миру лишь после смерти её второго со-разработчика, некогда отошедшего от Гурджиева и 30 лет её шлифовавшего в своих полузакрытых группах.

Одна из сотрудниц Успенского, при жизни не разрешавшего разглашать СВД (Структурированную Версию Доктрины), после его смерти (1947), нарушила былой запрет и передала его рукопись отшлифованных и развёрнутых первоначальных идей Системы (1915-17 годов) её первому прародителю — Гурджиеву. Последний, несмотря на былые разногласия с уже почившим Успенским, по слухам прослезился, говоря, что это безусловно блестящая форма изложения Принципов Саморазвития человека, созданная на основе его (Гурджиева) встреч 1915-1917 гг. с московско-питерскими интеллектуалами. В последний год своей жизни (1949), в память об «отступившем от него», но не отступившем от Системы Успенском, а также для целей укрепления Работы он распорядился опубликовать рукопись Успенского.

Хотя исходное название рукописи было «Фрагменты неизвестного Учения» с подзаголовком «В поисках чудесного», в свет она вышла с вдвое урезанным названием: «В поисках чудесного» (ВПЧ), из которого исчезло упоминание, что это были лишь «Фрагменты». Это спрофанировало смысловой посыл книги (с описанием идей этого оккультного Учения) до простого приключенческого (попутно лишив его упоминания о главной изюминке — эзо-фрагментах), что в свою очередь дало возможность более четверти века интеллектуально прозябавшим последователям ГИГ-Системы поднять свой неясный статус (экзотического ГИГ-обучения) на куда более просвещённый уровень (относительно идейного концепта Системы, а также сути и смысла ЧП). Присовокупив к экзотическим техникам "от Гурджиева" ещё и ВПЧ (взяв её себе на вооружение), они объявили описанные в ней «фрагменты неизвестного Учения» (ни много, ни мало) как целостное «Учение Гурджиева».

Им совершенно неведом тот факт, что "фрагменты" из ВПЧ читались в Лондоне лишь неофитам (т. е. в подготовительной группе) и были предназначены исключительно для "затравки". В продвинутой же группе им что-то ещё (устно) объясняли, давая важные ключи. Таков классический процесс эзо-передачи. Но... где же (и у кого же) взять эти ключи - было неизвестно. И потому, под девизом "на безрыбье и рак - рыба", внешние (экзотерические) тексты ВПЧ были огульно объявлены гурджиевцами "готовым Учением ЧП". Идея же ключей к "Четвёртому пути" гурджиевцам (как и внешним успенским группам) была неизвестна и потому (для них) - утеряна. И до сих пор, взятая на вооружение 2-я версия ЧП преподаётся "как есть" (т.е. без ключей). Стоит ли удивляться тому, что (как надо) она не работает? И что всё нынешнее преподавание ЧП акцентируется лишь на его экзотике (история происхождения + легенды про Гурджиева). Когда ключи утеряны (либо не были найдены), Учение (из живого источника) вырождается в "клуб духовно-экзотической тусовки" (с абстрактными целями и самопридуманными задачами).

Стихийные последователи ЧП (вот уже 2й век кряду), не разбираясь ни в разных харизмах основоположников, ни в сути эзотерической работы, смело «объединяют» техно-трансовую Практику позднего Гурджиева (с её «священными трясками», азиатской музыкой, сверх-нагрузками и даже распитием армянского коньяка — что так любил Гурджиев) с почти никак с нею не связанной Психо-эзотерикой Успенского (лишь отчасти просвечивающейся в его «рукописи по фрагментам» — ВПЧ).

Такая эклектическая смесь 2х разных линий с середины ХХ века (после смерти их основателей) и преподносится новичкам как «Четвёртый путь» (особенно в многочисленных кругах ГИГ-последователей). Однако главная ошибка такого «разношерстного объединения» заключается в том, что они полагают за единое то, что априори двойственно (различно).

Но за пределами ЧП-Движения, в иных эзо-кругах, существует мнение, что ставшая известной версия «Четвертого пути» (ВПЧ) на самом деле им не является и что в лучшем случае она лишь содержит некоторые элементы ЧП, но в целом Учение Гурджиева-Успенского (без правильных ключей) представляет собою лишь предварительную версию настоящего Четвёртого пути.

В пользу этого мнения выступает ещё один немаловажный фактор: если задать любому последователю простой и логичный вопрос «чем же на самом деле занимается этот путь и в чём его суть?», вы не получите внятного ответа (в ЧП он до сих пор так и не найден), кроме пространных рассуждений о каких-то 3х других «путях», о бессмертии души, необходимости саморазвития, а также о важности самовоспоминания и сверхусилий.

Гурджиевский принцип «лить негатив» на покинувших группу приверженцев (а также разногласия между автором Учения ГИГом и, волею судьбы, вынужденным соавтором ПДУ), у многих ГИГ-последователей, к сожалению, закрепил мнение об Успенском как об «одном из отступивших и потому опальных учеников» (посмевшем преподавать идеи «великого Гурджиева» самостоятельно). Тем не менее, такой "подмоченный" имидж Успенского, которого они продолжают (по умолчанию) официально недолюбливать, совершенно не мешает им безо всякого стеснения пользоваться ВПЧ — единственной ментально-вменяемой версией Системы от «преданного анафеме» ПДУ (если их спросить об этом парадоксе, ответ звучит просто потрясающе: "при чём здесь Успенский, в ВПЧ мы читаем лекции нашего гуру ГИГа"). Итак, с одной стороны - хула и анафема отступнику (слабому "ученику"), с другой стороны: есть лишь один единственный учебник ЧП-идей (ВПЧ), и к сожалению он - от того же самого "отступника".

Мерцающая опала ПДУ (которую они то включают, то выключают в зависимости от ситуации) проистекает из унаследованной жёсткой позиции самого Гурджиева (по отношению к отошедшим от него партнёрам -Успенский, Оранж и др.), а также из-за невнимательного прочтения ВПЧ (кстати, 2 раза прошедшего через цензуру самого ГИГа), где описаны некоторые подробности внутренних договоров Гурджиева-Успенского, в том числе ознакомление Успенским Гурджиева (в 1921 г) с первичными системными изложениями Учения — что ГИГ одобрил, в том числе и к будущей публикации[8]; и если бы не их разрыв отношений в 1924 году, ВПЧ была бы опубликована ещё в 1925-30 гг.

Сам же «отступник» Успенский никогда не приписывал себе авторства, как и не скрывал, что основные идеи Системы были получены им от Гурджиева. Он никогда не позволял себе прилюдно критиковать Гурджиева или отвечать на его нападки.

Это бесконечное (внешнее) молчание вечно критикуемого, якобы «сбежавшего» Успенского многие ГИГовцы принимали как его «чувство вины за вероотступничество». На самом же деле Успенский обладал поистине громадным терпением. Ибо не желая раздувать конфликт и опускаться до банальной склоки, он тем самым соблюдал известный ему кодекс эзо-работы, включавший в себя и предельно корректное отношение даже к «замутнённому» (по его мнению) первоисточнику (к тому же на беду обладавшему горячим кавказским темпераментом).

Парадоксально, но именно благодаря скрытым трудам «преданного анафеме» Успенского, забуксовавший на четверть века Путь (в связи с разрывом отношений основателей и попавшим в тот же год разрыва в аварию Гурджиевым −1924), получив «дополнительный толчок» в виде блестяще разработанной его ментальной Доктрины (книги Успенского ВПЧ-1949), смог обрести «второе дыхание», преодолеть «интервал» и как-то всё же просуществовать до наших дней.

Оттеняя и поругивая Успенского (не все, но многие) гурджиевцы (в основной массе не зная того) пользуются по сути его формой Учения, ибо ни сам Гурджиев, ни его приверженцы никогда не ставили «во главу угла» сколь-нибудь серьёзное развитие пост-теософических идей Системы и не оставили после себя какого-либо серьёзно-внятного анализа (или изложения) «Четвёртого пути» (кроме часто простого описания его исходных базовых идей и комментариев к ним).

Они полагали, что главная часть Системы, это не теоретические изыски, а практика Делания. Однако, как показало время, без доходчивого разъяснения идей и правильного маркетинга, старые уходят, а новые люди не появляются и Движение, соответственно, истощается. И потому поздние работы «отступника» ПДУ, со 2-й половины ХХ века, часто с успехом (и без стеснения) используются и всевозможными стихийными компиляторами, и линейными "учениками от учеников" Гурджиева в качестве весьма продуктивного «литературного магнита» по привлечению неофитов в лоно «новаторской Доктрины одного (!) большого провозвестника».

В отличии от официального догмата гурджиевского Движения, более глубокие исследователи ЧП-доктрины, к тому же знавшие об особых договоренностях между 2мя корифеями (см. П.Д.Успенский), с учётом всего вышеизложенного, нарекли изложенные в ВПЧ взгляды «Учением Гурджиева-Успенского» (ГУс). Однако с учётом лишь корректорской, но не идейной правки Успенским лекций Гурджиева, Доктрина по сути собой представляет «Оккультные идеи Гурджиева, отредактированные и изложенные Успенским». То есть ПДУ не отвечает за Набор и качество этих идей, а лишь за их доходчивое изложение.

Вообще же у исследователей давно висит неразрешённым один весьма важный и резонный вопрос: насколько то, что излагал Гурджиев, совпадало с тем, в чём был убеждён Успенский (что он сам обнаружил за долгие годы исследований до и после Гурджиева)? И даже более того: были ли у Успенского свои собственные взгляды на классические темы Оккультизма и насколько они отличались от взглядов Гурджиева? (ибо в ВПЧ Успенский излагает не свои, а гурджиеские лекции, пусть даже им и «причёсанные»).

Широкой публике известна лишь ВПЧ (литературно-структурированная версия оккультных идей Гурджиева), из которой и можно понять философию ГИГа. Но… и это самое важное: нам почти неизвестны реальные оккультные позиции самого ПДУ, который никогда их особо не выпячивал и не создавал какую-либо свою новую Доктрину (всё время работал в лоне ЧП)! В его лондонской группе вероятнее всего его личные взгляды проскальзывали, но однако ни один из приверженцев Успенского, даже после его смерти, так и не опубликовал альтернативные взгляды самого ПДУ. Так может их и вовсе не было и Успенский был действительно лишь учеником, простым резонатором идей Гурджиева?

Крупные мэтры нео-мистицизма (такие как Ошо Раджниш, Омар Шах, Игорь Калинаускас) высказывались на этот счёт вполне определённо:

«Концепции Гурджиева и Успенского в ЧП хоть внешне и похожи, на самом деле — весьма различны».

Проще говоря, у Успенского, всё же что-то было (своё) на уме! Это лишь укрепляет ранее приведенное предположение о том, что под брэндом «Четвёртый путь» на самом деле скрывается далеко не одна (известная) версия Доктрины.

Исходя из вышеизложенного, можно предположить существование не одной, и даже не 2х серьёзных версий Учения:

1я (ГИГ-версия): сумбурные изложения оккультного синтеза Гурджиева, не оставшиеся в истории в своём исходном виде.

2я (ГУс-версия): литературно-доходчивая, психологически адаптированная версия ГИГ-лекций, с комментариями ПДУ (изложена в ВПЧ).

И, наконец, мы подходим к самому главному…

В узких кругах почитателей Системы давно мелькает мнение о возможном существовании 3-й, чисто Успенской версии «Четвёртого пути», созданной им (после разрыва с Гурджиевым) за долгие годы практической Работы на основе глубинной перепроверки, частичной выбраковки, переструктурации (и ряда важный добавок ко) второй (ныне публичной) версии Доктрины.[9]

Это предположение не лишено оснований, иначе зачем Успенскому было нужно отделяться от Гурджиева, по его мнению, загрязнившего «фрагменты» чем-то им совсем неподходящим? Не для того ли, чтобы их очистить и создать более правильную версию?

Именно исходя из этого предположения становятся понятна и другая загадка в истории ЧП.

Почему Успенский, предчувствуя свою смерть в 1947 году, вдруг вернулся из Америки на свою основную базу в Англию, собрал своих приверженцев и, подводя итоги 30-ти лет практикования ЧП, с сожалением констатировал его несостоятельность? Это было воспринято многими как его отказ от Системы (на самом же деле — несостоятельность долго им проверяемой 2й ГУс-версии). Он рекомендовал последователям «разобрать её до винтиков, и попытаться собрать по-новому, продолжая также искать и новые эзо-фрагменты».

Сделал ли он это потому, что был просто до конца честен? Или из нежелания «лить живую воду» на то, что он проверил на Практике и что не подтвердило свою эффективность? Или потому, что уже где-то вызревала более прогрессивная версия ЧП, чем та, которую он был вынужден преподавать своим, во многом общим с Гурджиевым ученикам (сформированным в общие 1915—1923 годы работы)?

… Что же на сегодняшний день известно об этой загадочной 3й версии?

Говорят, что она избавлена от многих ошибок первых (гурджиевских) версий и идёт гораздо дальше них. Весьма вероятно, что в ней изложен ряд главных постулатов, отличавших Успенскую линию (отчасти известных в группах 1915-17 гг, а также во внутренней лондонской группе успенского периода):

- о фрагментарности и даже возможной неактуальности некоторых базовых фрагментов ЧП, а также

- о незавершённости и даже о зашифрованности известной версии ЧП (что будто бы и послужило настоящим мотивом отхода Успенского от Гурджиева). Кроме того, она может содержать неожиданно конкретную информацию

- о том, чем же на самом деле является «4-й путь» (на уточнении чего настаивают рецензенты Википедии и что в известной версии (ВПЧ), к сожалению размыто до невозможности).

Если это правда, то такие позиции, естественно, идут в разрез с канонической легендой приверженцев гурджиевской версии Доктрины, предпочитающих считать её не фрагментарной, а цельной; к тому же «принесенной с Востока» не простым мистиком, а целым Аватаром!

Легко предположить, почему (если такая версия действительно существует) её приверженцы до сих пор предпочитают «оставаться в тени».

Ведь их версия может разительно отличаться от устоявшихся догматов этого Движения и, судя даже по косвенной информации, иметь кардинально другой взгляд как на официальную историю возникновения и развития ЧП-Системы, так и на многие накопившиеся вокруг неё (за 100 лет) мифы, суеверия и легенды.[9]