Уормбир, Отто

Отец Отто считает, что он был «терроризирован и подвергнут жестокому обращению»[9][10][11]. Также в интервью телеканалу Fox News родители заявили о пытках, следы которых остались, в частности, на нижней челюсти и зубах их сына[12]. Однако группа судмедэкспертов, которые проводили посмертный внешний осмотр и рентгенографию всего тела, отметили, что не обнаружили никаких следов пыток, в том числе, хорошее состояние зубов и кожных покров, особенно с учетом того, что Отто провёл год, в состоянии лежачего больного[13][14][15].

Норвежский художник и путешественник Мортен Тровик сделал предположение, основываясь на информации, полученной из северокорейского источника, а также на своём личном опыте общения и проживания в стране, что официальная версия с кражей пропагандистского плаката является прикрытием, для другого более грубого, по северокорейским меркам, нарушения.

В очень осторожных формулировках и полунамёках Мистер Пак дал понять, что в подпитии Отто нарисовал, написал или нацарапал что-то [...] на лице то ли Ким Ир Сена, то ли Ким Чен Ира[13].

Также Тровик полагает, что показательное признание и судебный процесс были инспирированы, в первую очередь, для того, чтобы произвести впечатление на тех сотрудников гостиницы Янгакто, которые могли стать свидетелями такого поступка и распространить информацию о нём. Кроме того, Тровик предполагает, что в заключении Уормбир, шокированный назначенным ему тюремным сроком и находясь в состоянии стресса, предпринял попытку самоубийства через повешение. Основываясь на своём опыте общения с официальными представителями КНДР и собственном понимании их «корпоративного» стиля общения и тотальной бюрократизации, Тровик предполагает, что Уормбиру не была оказана необходимая экстренная медицинская помощь, что могло привести к непоправимым дегенеративным процессам в мозгу.

Неизвестно, много ли Отто знал о Северной Корее, собираясь отправиться в четырёхдневный новогодний тур в Пхеньян, но, скорее всего, примерно столько же, сколько и остальные туристы, прибывающие туда в первый раз, — то есть почти ничего. Скорее всего, он не был знаком с делами других арестованных американцев и почти наверняка не знал о практике вынесения строгих приговоров и освобождения задолго до истечения срока наказания. Поэтому он вполне мог принять приговор всерьёз, и мысль о 15 годах рабского труда на северокорейских каменоломнях испугала его до потери пульса. Я предполагаю, что через несколько дней после оглашения приговора Отто попытался повеситься в своей камере. Если его нашли не сразу, это могло привести к прекращению притока крови в мозг, что, в свою очередь, вызвало необратимые повреждения. В результате среди отвечавших за него чиновников началась паника, сопровождавшаяся перекладыванием ответственности и обвинениями в невыполнении служебных обязанностей (что в Северной Корее является гораздо боле тяжким проступком, чем во многих других странах), ссорами по поводу того, кому отвечать за случившееся, и страхом перед внешнеполитическими последствиями. Тем временем Отто отвезли в лучший госпиталь в Пхеньяне, где к нему применили все возможные методы реанимации, подключили к дыхательному аппарату и всё такое. Он кое-как остался жив, но так и не пришёл в сознание. Это объясняет и то, почему сотрудникам шведского посольства отказали в посещениях после визита, состоявшегося 2 марта, вскоре после признания. Северокорейские власти просто не знали, что им делать: рассказать всё как есть, признав тем самым, что это стало результатом чересчур строго приговора? Или тянуть время в надежде, что врачи, связанные подпиской о неразглашении, приведут его в порядок? Насколько я знаю северокорейцев с их фирменным страхом перед принятием решений, коллективной ответственностью, плохо координацией между различными подразделениями и секторами, где каждый стремится спасти свою шкуру, могло пройти достаточно времени между неудавшейся попыткой самоубийства и тем моментом, когда об этом наконец доложили наверх[13].