Непредрешение

По мнению историка В. Ж. Цветкова, принцип «непредрешения» был порожден той формой «непринятия престола», которую выбрал великий князь Михаил Александрович 3 марта 1917 года. В его акте говорилось: «Принял я твердое решение в том лишь случае восприять верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием, чрез представителей своих в Учредительном собрании, установить образ правления и новые основные законы Государства Российского…». То есть Михаил Александрович отложил решение устройства государственного строя до момента и в соответствии с волеизъявлением самого народа, выразителем воли которого явится созванное Национальное собрание. Временное правительство России, придя к власти, было подотчётно будущему Учредительному собранию и в деятельности своей не имело права предрешать «основных вопросов государственного строя»[2].

Принципы непредрешенчества были вполне чётко сформулированы ещё в сентябре 1917 года во время нахождения будущих вождей Белого движения в заключении в Быхове в виде «быховской программы», которая являлась плодом коллективного труда «узников» и основные тезисы которой перешли в «проект конституции генерала Корнилова» — самую первую политическую декларацию Белого движения, которая была подготовлена в декабре 1917 — январе 1918 гг. Л. Г. Корниловым. В «…программе» говорилось: «Разрешение основных государственно-национальных и социальных вопросов откладывается до Учредительного Собрания…»[3]. В «конституции…» эта мысль была детализирована: «Правительство, созданное по программе ген. Корнилова, ответственно в своих действиях только перед Учредительным Собранием, коему она и передаст всю полноту государственно-законодательной власти. Учредительное Собрание, как единственный хозяин Земли Русской, должно выработать основные законы русской конституции и окончательно сконструировать государственный строй».

Так как главной задачей белого движения была борьба с большевизмом, то белые лидеры не вводили в повестку дня никаких иных задач государственного строительства, пока эта основная задача не была бы решена. Такая непредрешенческая позиция была теоретически ущербна, но, по мнению историка Волкова, в условиях, когда отсутствовало единство по этому вопросу даже среди лидеров белого движения, не говоря о том, что в его рядах присутствовали сторонники самых разных форм будущего государственного устройства России, представлялась единственно возможной[4].

Историк В. Ж. Цветков трактует «непредрешенчество» Белого движения ещё глубже. По его мнению «непредрешенчество» белых лидеров заключалось в стремлении восстановить прерванную политико-правовую российскую традицию — в возвращении к состоянию Российского государства, в котором оно оказалось в момент отречения Николая II и выпуска акта об отказе от восприятия верховной власти Михаила Александровича 3 марта 1917 года — отказаться от политического наследия Февральской и Октябрьской революций, подтвердить верность союзническим обязательствам перед Антантой, восстановить разрушенную революцией законность, созвать представительное Собрание и определить курс внутренней и внешней политики[2].

Вожди Русской армии стояли на принципах непредрешения и в эмиграции — генерал П. Н. Врангель, к примеру, отвечая на критику правомонархических кругов за отказ открыто провозгласить монархические лозунги, писал в канун 1922 года: «заветы Русской Армии — …освобождение Отечества, не предрешая форм его грядущего государственного бытия…»[2].