Мартыновка (Сумская область)

Село Мартыновка находится на берегу реки Олешня, выше по течению на расстоянии в 1 км расположено село Золотаревка, ниже по течению примыкает село Олешня. Рядом проходит железнодорожная ветка.

Жили мы в селе Мартыновка Сумской области. Когда началась Великая Отечественная война, мне было 6 лет. Первые воспоминания о войне связаны с событиями 1941 года. 3 июля 1941 года мой отец, сельский учитель, вместе с другими колхозниками уходил на фронт. Я хорошо запомнил проводы. Жены, матери, дети прощались со своими родными. Помню небольшой ручей, который протекал в нашем селе. Там же была плотина, у которой расположился сборный пункт. Со всех сторон в сопровождении жен и матерей шли туда мужчины. С этого июльского дня начинаются мои детские воспоминания о войне. Когда ушли мужчины, в нашем селе уже некому было работать. А ведь оставалось большое колхозное хозяйство, много скота: коровы, быки, лошади… Осенью убирали урожай, до самих снегов и морозов копали сахарную свеклу. Работали с сентября по декабрь. Когда немцы подошли ближе, и были всего в нескольких десятках километров от нас, с амбаров, в которых хранилось зерно, сняли замки, чтобы каждый брал себе зерно, кто сколько мог. В селе все изменилось — скот угнали. Стало нелегко. Кроме зерна-то уже ничего и не оставалось.

Вскоре пришли немцы. Была осень, холодный октябрь, только выпал первый снег. Обувь у немецких солдат и офицеров была грязная, а сами они — небритые и неряшливые. Их головы были укутаны шерстяными платками. Мальчиков всех возрастов в селе прятали от немцев, в том числе и меня. Это было связано с тем, что распространился слух, будто всех мальчишек оккупанты уничтожают. Я подолгу сидел на печи. Меня загоняли в уголок, подальше, чтоб не увидели. Обычно, заходя в дом, немецкие солдаты, прежде всего, искали продовольствие — мясо, мед… Отбирали все, что можно было употребить в пищу. Если оставался скот, — забирали. К середине дня немцы разводили на огородах большие костры и жарили забитых свиней. При этом любили хорошо выпить.

Власть в селе была немецкая. Жители пытались как-то отстоять свои права. Кто-то подсказал, что нужно выбрать своего председателя из местных. Выбрали. Ему поручили власть в селе, но немцы вывезли его в поле и расстреляли. Через несколько дней председателем сельсовета был назначен некий Тимошенко. Насколько я мог понимать, он, как в известном фильме, был то за немцев, то за наших, и так несколько раз, пока его не расстреляли партизаны. Зима 41-го года была лютой и очень снежной. В январе-феврале партизаны (село с трех сторон было окружено лесами) установили с местными жителями тесную связь. Партизанам пекли хлеб, меняли одежду, собирали для них необходимую информацию. Все это делалось тайно. Немцы в это время уже ушли, но назначили очередного старосту, который следил за порядком. Постепенно в село начали возвращаться солдаты из местных жителей. Кто-то чудом избежал плен и вернулся, кто!то был ранен, кто-то инвалид. В основном они приходили с Юго-Западного фронта. Предательницей в селе стала директор школы. Она была дочерью бывшего купца и быстро нашла общий язык с немцами. Она умела гадать на картах, предсказывала судьбу, общалась с полицаями, с которыми вместе пили, гуляли, веселились.

Стали уже организовывать полицаев из местных селян. Ее сын тоже стал полицаем, ходил с винтовкой по селу, «порядок поддерживал». А в купеческом доме тем временем продолжалось веселье и гадания. Немало людей к ней шло за этим. В купеческий дом часто захаживал Стрижак — старший, который в коллективизацию был раскулачен. У них с директрисой были схожие взгляды. Стрижак играл в карты, любил играть на гитаре. Конечно же, вместе они и пили. На выпивку собрали неплохой урожай буряков, из которого гнали самогон. Пили и местные жители. Лишенные всего, всех средств на существование, они пили от безысходности. У Стрижака был сын Петр. Он вошел в состав местной полиции. Здоровый, румяный парень, пьянствовал каждый день. У него было большое хозяйство в то время: две большие хаты, сад, огород… Партизаны убили его. Помню, вместе с ним была убита и какая-то монашкка, появившаяся в нашем селе. Вот только за что, никто не знал.

Жестоким оказалось лето 1942 года. Наряду со скотом в Германию стали угонять людей, забирали девушек и женщин. Зимой женщины-солдатки избрали в селе нового старосту Антюхова. Он — бывший мельник, безрукий инвалид. Воспитал двух сыновей-летчиков: один — майор, другой — капитан и трех дочерей. Староста Антюхов отбирал у людей коров для отправки в Германию. Но если семья была большая — оставлял. В нашей семье было четверо детей, поэтому у нас корову не взяли. Помню, отобрали корову у тетки Агафьи, она тогда одна жила. Это к ней в 1944 году вторым, из тех, кого ждали с войны, вернулся муж Филипп. Был ранен, ходил на костылях. Наш староста Антюхов не ладил с ними: Филипп жаловался на него в советские руководящие органы, что тот, якобы, служил немцам. Антюхова судили. Это вызвало возмущение почти у всех жителей села. Сыновья Антюхова были на фронте, а потом, после 1945 года, учились в Московской военной академии. Но, когда посадили отца, как врага народа, парней исключили из академии. О дальнейшей их судьбе я не знаю.

Подлинная трагедия случилась в нашей Мартыновке в июне 1943 года. На расстоянии 3–5-ти километров друг от друга располагались 5 сел. Вокруг были леса, в них скрывались партизаны. В один из дней немцы и полицаи ехали из нашего села в соседнее. Они были пьяны. Партизаны расстреляли их всех — 21 человека. К вечеру 15-го июня в село вошли немецкие танки. Остановились на дорогах. Рано утром 16!го июня всех жителей Мартыновки согнали на площадь. Находясь на площади, мы видели, как немецкие солдаты пошли по селу грабить хаты, выносили все, даже ткани и посуду. Но трагедия была в ином. Накануне в селе арестовали 16 комсомольцев — подпольщиков. Их пытали, жестоко истязали, были слышны жуткие крики. Потом вывели на улицу, и тянули мимо нас, окровавленных, избитых до полусмерти. На этом ужасы не прекратились. Полицаи подошли к людям на площади, выбрали 12 человек, в основном мальчишек лет 9–10-ти и стариков, и отвели за церковь. Была слышна пулеметная очередь. Немцы говорили, что расстреляли их за связь с партизанами. Затем снова отобрали 12 человек, отвели за церковь, но, как выяснилось, их не убили, вернули живыми, только пугали пулеметными очередями. А вот комсомольцев, уже в бессознательном состоянии, бросили в кузов грузовика, отвезли к мельнице и сбросили в шурф. Полицай Петр Стрижак, который выследил их и сдал, позже сбежал с немцами. Потом от него приходили письма из Канады. Он писал в село родственникам. Боялся, что его могут посадить или казнить, если вернется. Ему ответили однозначно, если вернешься — на куски изрубим. В тот день измученное население ожидало своей участи. Люди не знали, что с ними будут делать дальше.

К вечеру пригнали крытые черным брезентом машины и стали в них «набивать» людей, не объясняя, куда повезут потом. А потом был концлагерь. Он располагался в 7-ми километрах от нас, в селе Олешня. Участок на сухом лугу был обнесен колючей проволокой. Вся наша семья попала туда. Помню, на территории был размечен прямоугольник. По углам участка, где держали нас, на уровне 2-го этажа стояли немцы — гестапо. Все с собаками и с пулеметами. Еды не было. Единственное, что нам позволялось здесь — пить воду из колодца, который находился на территории. На второй день привезли жителей еще из четырех сел. Два села сожгли дотла за то, что местные жители были связаны с партизанами. Кто-то их сдал. Обвиняли нескольких женщин. В селах Братское и Овадивка женщин загнали в хату, забили ставни и подожгли. Нас три дня не кормили. В селе Олешня был свой комендант. В свое время там обосновалась религиозная секта штундистов. Местный полицай охранял нас. Староста секты добился приема у коменданта, толстого немецкого капитана, и убедил его покормить людей. По его разрешению староста секты штундистов проехал по селу и собрал, что, кто мог дать на пропитание. На четвертый день запряженные в телеги коровы привезли еду. Подъезжала телега с одной стороны, а мы подходили с другой стороны колючей проволоки. Штундисты раздавали продукты через проволоку. Мне достались две картофелины. На следующий день дали по куску хлеба и миске кулеша. Через две или три недели пребывания в концлагере нас начали разводить по экономиям (колхозам) для прополки проса и других работ. Но слухи о победе в Курской битве изменили планы немцев. Нам разрешили вернуться в село. Село было пустое. Ни собак, ни кошек, одни полицаи с женами. Все разорено, разграблено, инвентаря никакого. 19 августа 1943 года нас освободили. На следующий день, как свидетельство восстановления советской власти, кто-то повесил вывеску «колхоз «Червоний Жовтень». Через село на запад прошли немногочисленные колонны наших солдат.2

2. Острась Эдуард Сергеевич. Мое детство. (ПАМЯТЬ. Воспоминания работников Донецкого национального университета о Великой Отечественной войне 1941–1945 годы) Донецк, Юго-Восток, 2011.