Кондратенко, Филипп Викторович

Кондратенко формировался как художник преимущественно путём самообразования, с ориентацией сначала на ленинградский реалистический пейзаж 1920–1930-х (А. С. Ведерников, В. А. Гринберг, Н. Ф. Лапшин, А. И. Русаков и др.), затем — на опыты русского авангарда (прежде всего, супрематизм К. С. Малевича и теория расширенного смотрения М. В. Матюшина). Позднее испытал влияние американского и европейского абстракционизма 1950-х годов (абстрактный экспрессионизм, информель).
Первые самостоятельные работы Кондратенко относятся к концу 1990-х. С этого времени и до середины 2000-х он занимается преимущественно городским пейзажем и портретом, постепенно очищая круг используемых выразительных средств до элементарного минимума: наносимых в один слой нескольких пятен локального или модулированного цвета и свободного от светотеневых обоснований, самодовлеющего контура, родственного иероглифическому письму. Пейзаж (в живописи) достигает к 2003–2004 годам знаковой компактности и одновременно эмансипируется от натурных отсылок.

У Ф. Кондратенко, вернее, у его живописи есть удивительная особенность — он живописует не некие эпизоды, увиденные им, а идею связности, объединяющую то, что мы бессловесно зрим, в мир внятности и точности[1]. — Николай Кононов

Портрет (в живописи и графике), концентрируясь на членах семьи художника и круге близких ему (но не знакомых) деятелей петербургской — ленинградской культуры, стремится к «письменной узнаваемости», не использующей традиционные приемы достижения сходства.

С середины 2000-х Кондратенко работает в области беспредметной живописи, постепенно переходит от масляной техники к акрилу, пишет всё более быстро, ища в больших сериях одних и тех же элементарных мотивов (линия, точка, треугольник, круг и др.) непредвиденного, зависящего не только от замысла, но и от случая, прямого воздействия.

Филиппу Кондратенко удалось, пожалуй, самое сложное: проявляя несомненное глубокое знакомство с традицией беспредметного искусства (скажем даже точнее и смелее — её понимание и постижение), пройти собственный путь эволюции, очищая на каждом из этапов живопись от примет видимой реальности и параллельно насыщая её лишь ей самой присущими качествами[2]. — Елена Баснер

В работах этого времени, тем не менее, сохраняется и даже упрочивается связь его живописного языка с литературой и письмом: соотношение фона (часто светлого, близкого к белому) и фигуры/контура (часто темно-синих или черных) по-разному разыгрывает ситуацию начертания буквы на чистом листе бумаги. В 2008 году Кондратенко выполняет цикл графических работ, посвященных рассказу Мориса Бланшо «Безумие дня».

Серия обесцвеченных, решенных в бело-серой гамме работ 2011–2012 годов предельно обостряет тему безъязычия живописи: прежняя «буква» (контур, фигура) распадается на незначащие отрезки линий, которые обедненное цветовое решение не позволяет опознать каким-либо образом и в визуальных, пространственных координатах. В это же время Кондратенко пишет серию «черных» портретов: эти работы, впервые у него лишенные контура и вообще линии, бескомпромиссно ставят вопрос о возможности живописного пространства, не опирающегося ни на возможности письма, ни — что куда радикальнее — на свет как фундаментальное условие человеческого зрения.

В работах, стремящихся к малому формату (до 14 × 17 см) и акцентирующих вещественность картины за счет использования грубого холста, часто наклеенного на оргалит, Кондратенко вновь скрещивает абстракцию с предельно обобщенной пейзажной схемой.

Кондратенко переходит к акварельной живописи и еще более радикально минимизирует формат произведений (вплоть до 1 × 1,5 см), параллельно очищая изобразительное поле как от цветового, так и от тонального контраста.