Доусон, Кристофер Генри

Кристофер Генри Доусон родился 12 октября 1889 года в Харлингтон Холле (Скайптон), Йоркшир, образование получил в Винчестере и в Тринити-колледже (Оксфорд). После окончания Оксфорда в 1911 г. он изучал экономику в Швеции в качестве частного ученика у выдающегося шведского экономиста, профессора Густава Касселя. В 1914 г. Доусон принимает католичество и в течение 12 лет читает лекции в колледже в Эксетере, где продолжает свою научную деятельность. В 1916 году он женился на католичке Валери Миллс (англ. Valery Mills).

В конце этого периода Доусон начинает писать свои первые книги. В 1930—1936 гг. он читает в том же колледже лекции по истории культуры и параллельно (1933—1934) — форвудовские лекции по философии религии в Ливерпульском университете. В 1947 и 1948 гг. он — джиффордский лектор в Эдинбургском университете (джиффордские лекции, как правило, посвящались естественной теологии), в 1943 г. становится членом Британской Академии. В 1958—1962 гг. в качестве избранного профессора римско-католических исследований читает лекции в Гарвардском университете. 25 мая 1970 года Кристофер Доусон скончался на восемьдесят первом году жизни.

Уже в Оксфорде Доусон начал заниматься специальным исследованием отношений между религией, социологией и культурой, и в этой области находится дело всей его жизни.

Он пришел тогда к осознанию глубокого, непроходимого разрыва между прошлым и настоящим, между средневековым миром, связанным воедино верой, и новым миром, испытавшим полный распад своих культурных и общественных связей и еще доныне мало сознающим их утрату. Есть немало социологов, широко охватывающих социальные связи, но нигде и никогда они не принимали во внимание социальные функции религиозной веры. Есть ученые, изучающие религии, но они ограничиваются психологической или этической стороной материала. В этой ситуации Доусон находит свою собственную и важную задачу, лежащую в пограничной зоне между социологией и философией религии. Все более настоятельно выдвигающийся вопрос о влиянии религиозности на всякое культурно-творческое общество вызывал в нем побуждение к созданию главного его труда и дал ему направление, суть которого состоит в уяснении истории, исследовании смысла современности; это один из важных путей к объяснению основ европейской культуры[1].

Немецкий исследователь доусоновской философии Ф. К. Шлагбергер выделяет несколько основополагающих влияний, сформировавших творческую индивидуальность английского мыслителя[2]. Во-первых, это аристотелевская «Политика», игравшая в оксфордском образовании очень большую роль (определенные отголоски этого влияния видны в доусоновской антропологии, в частности, в одной из первых работ — «Природа и судьба человека»). Затем на молодого Доусона повлиял его учитель сэр Эрнест Баркер, у которого он в 1911—1914 гг. изучал историю. Баркеру принадлежит множество книг по политической философии, из них наиболее известная и фундаментальная посвящена политическому миру идей Византийской империи.

В 1912 г. Доусон знакомится с работами Эрнеста Трёльча и с тех пор, по его собственному признанию, почти всецело посвящает себя проблеме отношений между религией и культурой. Историзм Э. Трёльча и М. Вебера имел сильное воздействие на Доусона в продолжение всей его учебы в аспирантуре. В 1914 г. Доусон, выросший в англиканском окружении, переходит в римское католичество. Этот серьезный шаг явился результатом мучительных духовных поисков мыслителя, разочарованного состоянием современной культуры и не находившего удовлетворения в той чисто формальной религиозности, которую исповедовало английское общество. Именно в католицизме Доусон видел воплощение христианских идей в наибольшей чистоте и подлинности. С другой стороны, католицизм как нельзя лучше соответствовал традиционалистским симпатиям Доусона. В религиозной сфере наибольшее влияние на него оказал Блаженный Августин и вся традиция патристики, определив, таким образом, его поворот к средневековой истории.

В первые годы после Мировой войны на социологические исследования Доусона сильно повлияли идеи французского католического социолога Фредерика Ле Пле (1806—1882), а также его английских продолжателей, группировавшихся вокруг журнала «Социологическое обозрение» (прежде всего, идеи П. Геддеса и В. Брэнфорда). Другим (правда, не столь прямым) было влияние немецких католических романтиков — Адама Мюллера (1770—1829) и его современного последователя Оттмара Шпанна (1878—1950) — у которых, по мнению Шлагбергера, Доусон ознакомился с «замечательной параллельностью идей». В этом ему также в известной степени помог до 1930-х гг. ни разу не упомянутый теоретик консерватизма Эдмунд Бёрк (1729—1797). Консервативным устремлениям Доусона были близки (еще в студенческие годы) и французские писатели-рационалисты конца XIX в. М. Баррес (1862—1923) и Ш. Моррас, но в особенности — Шарль Пеги (1873—1914), демократическо-католический рационалист, который соединил в грандиозном личном синтезе столь разнообразные духовные течения. Наконец, последнее серьезное влияние на Доусона (не только как на верующего католика, но и как на мыслителя) оказали традиции Оксфордского движения и прежде всего его основатель кардинал Дж. Г. Ньюмен (1801—1890), в разное время являвшийся авторитетом и образцом для многих видных деятелей английской культуры (в частности, О. Уайльд называл воззрения Ньюмена «великой школой мышления»).

В различное время Доусон испытывал разнообразнейшие влияния, и с этим связана определенная трудность в однозначной характеристике его идей. Привыкшие к мышлению в «черно-белых» категориях критики и обозреватели доусоновских книг, чтобы идентифицировать идеи английского мыслителя, «использовали противоречащие ярлыки: капиталист, марксист, фашист, либерал, консерватор, реакционер. В действительности ярлык, наиболее подходящий Доусону, следовало бы начать с определения „римский католик“ и затем добавить такие эпитеты, как „августинианский“ и „социальный плюралист“», — замечает американский историк Мак-Интайр[3].

В течение своей жизни Доусон написал свыше тридцати книг и около ста пятидесяти статей. Наиболее известные его произведения: «Век богов», «Прогресс и религия», «Становление Европы», «Религия и современное государство», «По ту сторону политики», «Средневековая религия», «Религия и культура», «Религия и возникновение западной культуры», «Постигая Европу», «Динамика всемирной истории», «Кризис западного образования», «Боги революции». Основным трудом жизни Доусона являлась задуманная им пятитомная история культуры, которая должна была носить заглавие «Жизнь цивилизаций», но которая никогда полностью не была завершена. Как считает К. Скотт[4], книга «Прогресс и религия» (1929) — наиболее яркое произведение — создавалась в качестве краткого изложения всего замысла. Первым томом был «Век богов» (1928), посвященный доистории (от Ледникового периода до конца II тысячелетия до н. э.), а «Становление Европы» (1932), посвященное раннему средневековью, замышлялось в качестве третьего. Второй том, написанный частично, но незавершенный, должен был называться «Возникновение мировых религий» и покрывать период с 1200 по 300 гг. до н. э. Четвертый том охватывал бы период позднего средневековья (очевидно, частью его является «Средневековая религия» (1934)). Последний том, посвященный периоду с эпохи Просвещения до современности, также остался незавершенным. Главы, относящиеся к Французской революции, появились в посмертной публикации — книге «Боги революции» (1974). Ф. К. Шлагбергер замечает, что в джиффордских лекциях 1947 и 1948/49 гг., опубликованных под названиями «Религия и культура» и «Религия и возникновение западной культуры», а также в книгах «Постигая Европу», «Движение мировой революции» и «Кризис западного образования» дан материал для последней части задуманного труда[5].

Таким образом, в произведениях Доусона содержится анализ практически всей истории Европы — от Ледникового периода до наших дней. Грандиозности замысла соответствуют ясность изложения и колоссальная эрудиция автора. Основная мысль, проходящая через весь замысел, — показать, что изменения в культуре сопровождались (и были обусловлены) изменениями в религиозных верованиях человека и в духовном отношении к жизни, что культура не может сохранять свою жизненность без религии (как это выясняется из изучения Доусоном всемирной истории) и что единственный выход из существующего духовного кризиса может заключаться лишь в обращении к этому вечному источнику культурного творчества.

«Я читал последнюю работу [ныне] живущего историка и мыслителя, чьи книги я всегда читаю с рвением и принимаю близко к сердцу».

«Достоинства Кристофера Доусона стали известны читателям его книг, опубликованных при его жизни… Работа Доусона '''всегда была и оригинальной, и искренней. Его мысли и чувства — всегда его собственные. Они никогда не были получаемы из вторых рук, и это качество делает его трактовку достойной вознаграждения. Хотя часто отдельный предмет мог рассматриваться его предшественниками, трактовка Доусона бросает на него новый свет». А. Дж. Тойнби.

"Его последняя книга дала мне то, в чем я нуждался в течение сорока лет, будучи не в состоянии где-либо это найти: разумное и надежное объяснение истории средневековой философии. Я желал бы иметь такую книгу до того, как написал свою «Философию в средние века». Э. Жильсон.

«Кристофер Доусон, возможно, самый мыслящий, стимулирующий и внушительный историк католической религии, который в это столетие посвятил себя общей истории цивилизации. Он более приближен к земле и более убедителен, чем Шпенглер и Тойнби… Это книга („Динамика всемирной истории“), которую не может без вреда для себя игнорировать мыслящий историк, и она столь же современна, сколь и полезна для просвещения». Г. Э. Барнес. «По масштабу и проницательности доусоновская концепция истории стоит в одном ряду с работами Шпенглера, Нортропа и Тойнби». Дж. Дж. Маллой.

«„Динамика всемирной истории“- блестящий синтез исторической мысли Кристофера Доусона. Это книга, которую следует читать и перечитывать не только студентам и профессорам истории, но и всем, кто хочет получить более глубокое понимание цивилизации, её динамики и смысла». М. Р. П. Мак-Гуир.

«Он близко знаком с антропологией, социологией, психологией и с остальными отраслями наук о поведении, но он делает своё дело так, чтобы сохранить достоинства историка перед лицом всех их. Он чувствует себя дома в средневековой интеллектуальной истории — месте, не часто сильном у современных искателей целостной модели прошлого». К. Бринтон.

«…впечатляющее проявление социологической и антропологической эрудиции… Прискорбно, что он не лучше известен за пределами Англии, где его положение историка культуры серьезно не подвергается сомнению даже критиками, не симпатизирующими его точке зрения». Дж. Личтайм.