Возлюбленная (роман)

Материнские обязательства Сэти перед её детьми подавляют её собственную индивидуальность и препятствуют её собственному развитию. У Сэти развивается опасная материнская страсть, которая приводит к убийству одной дочери, её «плоти и крови», и отчуждению выжившей дочери от чернокожего населения, что происходит в попытке спасти её «мысли о будущем», её детей от жизни в рабстве. Однако Сэти не удаётся признать потребность её дочери Денвер во взаимодействии с сообществом, чтобы приобрести женские качества. В итоге Денвер в конце романа утверждает своё «я» и обретает индивидуальность с помощью Возлюбленной. В отличие от Денвер, её мать обретает индивидуальность лишь после изгнания из Возлюбленной нечистой силы, когда Сэти в полной мере может принять первые отношения, которые полностью «для неё» — её отношения с Полем Ди. Эти отношения освобождают Сэти от последующего саморазрушения в связи с материнскими обязательствами, управлявшими её жизнью. И Возлюбленная, и Сэти сильно эмоционально повреждены в результате предшествовавшего рабства Сэти. Рабство создаёт ситуацию, в которой мать отделена от своего ребёнка, что имеет разрушительные последствия для них обоих. Кроме того, самая первая в жизни потребность ребёнка связана с матерью: младенцу необходимо от матери её молоко. Сэти травмирована впечатлениями, когда у неё отняли её молоко, потому что это означает, что она не может сформировать это символическое обязательство перед её дочерью.

Из-за впечатлений о рабстве многие рабы подавляли эти воспоминания, пытаясь забыть прошлое. Такое подавление и диссоциация с прошлым приводит к самофрагментации и потере истинной идентичности. Сэти, Поль Ди и Денвер испытывают эту самопотерю, которую можно вылечить лишь принятием прошлого и памяти об их изначальной идентичности. Возлюбленная служит напоминанием этим персонажам об их подавленном прошлом, что в конечном счёте приводит к реинтеграции их личностей.

Рабство разбивает личность на фрагментированную фигуру. Идентичность, состоящая из болезненных воспоминаний и непроизносимого, отрицаемого, хранимого в уголке прошлого, становится «собой без самого себя». Чтобы выздороветь и очеловечиться, человек должен выразить это через язык, пересобрать болезненные моменты и пересказать болезненные воспоминания. В результате страдания «я» подвергается многократному созданию и разрушению, когда признанное аудиторией становится реальным. Сэти, Поль Ди и Бэби Сагз не достигают осознания этого и поэтому неспособны воссоздать свои «я», пытаясь держать своё прошлое в уголке. «Я» находится в слове, определённом другими. Сила состоит в аудитории, точнее, в слове — как только меняется слово, меняется и идентичность. Все персонажи в «Возлюбленной» сталкиваются с испытанием по саморазрушению, состоящему в их «переживании вновь» и определённому восприятием и языком. Препятствием, сдерживающим их от воссоздания себя, является желание себе «лёгкого прошлого» и страх, что воспоминание приведёт «туда, откуда нет возврата».

Публикация «Возлюбленной» в 1987 г. стала первым крупным успехом Моррисон. Книгу даже номинировали на Национальную книжную премию, но она не получила её, после чего сорок восемь афроамериканских писателей подписали письменный протест, опубликованный в «Нью-Йорк таймс». В 1988 г. «Возлюбленная» всё же получает Пулитцеровскую премию за художественную книгу, книжную премию Центра правосудия и прав человека им. Роберта Ф. Кеннеди, премию им. Фредерика Д. Мелчера, премию Фонда Линдхерста и премию Элмера Холмса Бобста. Несмотря на свою популярность и статус одного из совершеннейших романов Моррисон, «Возлюбленная» никогда не получала повсеместного признания. Некоторые обозреватели подвергли роман резкой критике за увиденную ими излишнюю сентиментальность и сенсационное изображение ужасов рабства, включая приравнивание работорговли геноциду, подобному холокосту. Другие, соглашаясь, что «Возлюбленная» временами многословна, хвалили роман за глубокое и необычное воображение. Отмечая сказочные аспекты произведения и его политический фокус, они рассматривали роман как исследование семьи, травм и подавления памяти, а также как попытку восстановить в памяти историю и выразить коллективную память афроамериканцев. Критики и сама Моррисон действительно указывали, что спорная «эпитафия» «Возлюбленной», «более чем шестидесяти миллионам», основана на многих исследованиях африканской работорговли, оценивавших, что примерно половина каждого привозимого в Америку «груза» состояла из мертвецов. Учёные, кроме того, спорили о природе персонажа Возлюбленной: была ли она действительно привидением или всё же реальным человеком. Многие обозреватели, предполагая, что Возлюбленная является сверхъестественным воплощением дочери Сэти, впоследствии придирались к ней, как к неубедительной и путаной истории о привидениях. Элизабет Э. Хауз, однако, утверждала, что Возлюбленная не привидение, а роман на самом деле — история о двух возможных случаях ошибочного опознания. Возлюбленная обеспокоена потерей своих африканских родителей и поэтому начинает верить, что Сэти — её мать. Сэти испытывает потребность в своей мёртвой дочери, и её довольно легко убедить, что Возлюбленная и есть потерянный ею ребёнок. Такая интерпретация, утверждает Хауз, проясняет многие приводящие в замешательство моменты романа и подчёркивает озабоченность Моррисон темой семейных уз.

С конца 1970-х гг. работы Моррисон были интересны представлением афроамериканской истории и быта. Идея о том, что посредством письма можно излечиться или восстановиться, прослеживается во всех её работах. Тимоти Пауэлл, например, заявляет, что возвращение Моррисон речи чернокожим переутверждает чёрную расу как «утверждение, мистическую силу и добро», тогда как Теодор О. Мейсон-мл. предполагает, что истории Моррисон объединяют сообщества. Многие критики исследуют тему памяти, или то, что Сэти из «Возлюбленной» называет «переживанием вновь». Сьюзан Бауэрс располагает Моррисон в ряд последователей «долгой традиции афроамериканской апокалиптической литературы», «разоблачающей» ужасы прошлого, чтобы «переработать» их. Некоторые критики интерпретировали представление Моррисон травмы и памяти через призму психоанализа. Ашраф Х. А. Рушди изучает, как «первичные грехи» в романах Моррисон являются «возможностью и эмоциональным средством самооткрытия через память» и «переживание вновь». Джилл Мейтас, однако, считает, что представление травмы у Моррисон «никогда запросто не вылечивает»: ворошением призраков прошлого, чтобы изгнать или материализовать их, тексты потенциально «провоцируют читателя на переживание чужого опыта травмы и действуют как средство передачи». Комментарий Энн Снитоу чётко иллюстрирует, как начала развиваться и двигаться к новым путям интерпретации критика Моррисон. В своём обзоре «Возлюбленной» 1987 г. Снитоу утверждает, что Возлюбленная — привидение и центр повествования — «слишком легка» и «пуста», делая весь роман «безвоздушным». Снитоу поменяла свою позицию после появления критических статей, иначе интерпретировавших Возлюбленную и усмотревших в ней нечто более сложное и тяжёлое, чем просто привидение, нечто требующее других форм творческого выражения и критического восприятия. Конфликты здесь как идеологические, так и критические: они касаются определения и оценки американской и афроамериканской литературы, отношений искусства и политики и напряжённости между одобрением и присвоением.

При определении текстов Моррисон как афроамериканской литературы критики стали внимательнее относиться к их историческому и социальному контексту и к способу, которым Моррисон затрагивает особые места и моменты времени. Как заметил Дженнингс, действие многих романов Моррисон происходит в изолированных чернокожих сообществах, где африканские обряды и религиозные системы не маргинализированы преобладающей культурой белых, а остаются активными, если не подсознательными, силами, формирующими сообщество. Мейтас полагает, что поздние романы Моррисон «были даже более чётко сфокусированы на специфических исторических моментах»: «через их вовлечение в историю рабства и Гарлема начала XX века, [они] изобразили и запечатлели аспекты истории чернокожих, которые были забыты или запомнились с искажениями».