Вечернее размышление о Божием величестве

Вторая страница списка 1751 года

Данной оде предшествует другая, под названием «Утреннее размышление о Божием величестве», посвящённая описанию Солнца и солнечной атмосферы. Видимо, оба произведения являются частью единого замысла[2]. Хотя её обычно печатают первой, на основании метрического анализа В. М. Жирмунский выдвинул тезис о том, что «Утреннее размышление…» было написано позднее «Вечернего…»[3].

К жанру од стихотворение Ломоносов отнёс сам[1]. По-видимому, он предполагал, что по жанру это произведение близко к той разновидности оды, которую в XVIII веке было принято определять как «ода духовная». Во всех прижизненных изданиях сочинений Ломоносова (и вплоть до середины XIX века) стихотворение помещалось в одном разделе с его переложениями псалмов[1]. Л. В. Пумпянский при этом пишет о двух этих одах: «Религиозность здесь опирается не на тексты (как в псалмах), а на материал науки <…>. Без этих од погибла бы одна важная деталь русской культуры: участие России в общеевропейской науке <…>, то есть наличность и внеправославного типа религиозности. <…> Борьба со скептицизмом принимает совершенно другой характер <…>: <…> надо бороться <…> c возможностью внерелигиозного понимания природы, — но из глубины же научного мышления подымается и новая религиозность»[4].

Это произведение типично для Ломоносова, представляя собой «образец натурфилософской лирики XVIII века, в которой система эстетических представлений органично включала в себя сферу научного познания и отстаивание различных идеологических доктрин»[1].

Оба стихотворения принадлежат к так называемой «физико-теологической» традиции, видевшей в различных природных явлениях главное доказательство существования Бога[2]. Задачей «физико-теологии» было согласовать веру и науку, или, точнее, доказать бытие Божие на основании данных естественных наук, она была широко распространена в Европе и пользовалась большой популярностью в России[5]. В частности, по лекалу названий подобных произведений сформулировано и название данной оды: 1—2) жанр и разновидность жанра [Вечернее (или Утреннее), размышление]; 3) сюжет [Бог]; 4) качество (или качества) Бога [величество], о чём будет речь; 5) непосредственный повод к размышлению [великое северное сияние][5]. По мнению М. Левитта: «Заглавия „Вечернее размышление о Божием величестве при случае великого северного сияния“ и „Утреннее размышление о Божием величестве“ таят в себе идею, что можно подходить к Богу через его производные признаки в мире телесном, в первую очередь через его величие (величество)»[5].

Комментаторы советских изданий при этом писали, что «слова „о божием величестве“ введены Ломоносовым в официальные заглавия обеих од главным образом по соображениям цензурным» и выставляли его сугубым материалистом, борющимся с отпором церковных властей[5]. Пумпянский при этом указывает на серьёзное богословское содержание од Ломоносова, при этом он определяет воззрения автора как «рациональный, лютерански и лейбнициански окрашенный теизм» и называет «явлением европейски-буржуазного типа»[6].

По мнению К. Осповата, обе оды Ломоносова ориентированы в качестве образца конкретно на английскую физико-теологическую поэзию[2]. Осповат пишет, что это видно, например, в структуре: в строфах оды, возможно, воспроизводится композиция двух изоморфных фрагментов из I и II эпистол поэмы Александра Поупа «Опыт о человеке» («Essay on Man», опубл. 1733—1734), где успехи научного (точнее — астрономического) знания подчеркивают невозможность метафизического познания Бога[2]. Позже именно Ломоносов позднее инициировал появление русского перевода «Опыта о человеке», выполненного Поповским.

Кроме английского образца Ломоносов, быть может, имел и немецкий: В. Шамшула отмечает[7] переклички между «Размышлениями» и произведениями Бартольда Брокеса и Альбрехта Галлера (фрагменты из поэм «Мысли о разуме, суеверии и неверии» — «Gedanken über Vernunft, Aberglauben und Unglauben», 1729, и «Тщета людских добродетелей» — «Die Falschheit menschlicher Tugenden», 1730), причём оба они тоже ориентировались на английскую традицию «философской» поэзии[2].

Другим английским претекстом Осповат предполагает «Hymn» («The spacious firmament on high….») Джозефа Аддисона, который, вместе со своим немецким переводом были напечатаны Брокесом под одной обложкой с переводом «Опыта о человеке» Поупа. Аддисон, как и Ломоносов, иллюстрирует тезис о величии Бога утренним и вечерним пейзажами[2]. Также обе оды используют мотивы философии европейского ньютонианства[2].

Стихотворение — прорыв для истории русского языка: Ломоносов осуществил в XVIII веке (совместно с Тредиаковским) силлабо-тоническую реформу (см. «Письмо о правилах российского стихотворства»), причём именно опыты Ломоносова были восприняты поэтами в качестве образцовых. Он создал по немецкому образцу классический русский четырёхстопный ямб — первоначально «тяжёлый» полноударный, одним из хрестоматийных примеров которого является как раз «Вечернее размышление…».

Здесь применён мужской ямб, укороченная одическая строфа из шести стихов, с перекрёстной рифмой четверостишия, замыкаемого парной (смежной) рифмой финальных стихов[1] (шестистишие Я4 c рифмовкой ababcc[2]). Ода состоит из 8 строф.

По мнению Осповата, об английском образце ломоносовской оды, упомянутом выше, свидетельствует эта стиховая структура — ода написана четырёхстопным ямбом со сплошными мужскими рифмами, что в русском поэтическом контексте звучит как «английский» стих[2]. Этим же размером написан упомянутый выше «Hymn» Аддисона[2].

Исследователь отмечает богатство метафор и образного языка Ломоносова: «Стремление к максимальной точности, своего рода научности в описании наблюдаемых явлений природы сочетается у него с широтой в выборе объектов поэтических уподоблений. Граничащему с аллегорией метафоризму первого стиха противостоит скрупулёзная последовательность фиксации признаков уходящего дня. И в этой точности, отражающей стройность логики научной мысли Ломоносова-натуралиста, просвечивает одновременно логика развития поэтической идеи стихотворения, через которую выявляется облик Ломоносова-поэта»[1]. Также в оде Ломоносов применил противостоящие в аллитерационном отношении доминанты, инверсия с усложнением синтаксиса, принцип антитетического построения, вводит оксюмороны[1], метонимию, олицетворения[8].

Оставалось неопубликованным в течение четырёх лет.

Первый тираж ломоносовской «Риторики» 1747 года, где стихотворение было напечатано в первой книге его «Краткого руководства к красноречию»[1], погиб во время пожара в Академии наук в этом году. При новой перепечатке был выставлен «1748 год»[11]. В издании 1748 года располагается на стр. 252—254[9].

Ломоносов напечатал оду в обоих собраниях своих сочинений (июль 1751 г. и сентябрь 1758 г.)[9], причём не переставал отделывать её текст[12], например, слово «великого» появилось в заголовке только в 1751 году[12]. Обычно ода печатается по тексту «Сочинений» Ломоносова 1757 года (стр. 34—36) с указанием в сносках вариантов (по рукописи «Риторики» 1747 года, корректуре «Риторики», «Риторике» 1748 года, рукописи 1751 года и «Риторике» 1765 года)[9]. В сохранившейся рукописи сборника «Риторика» 1747 года есть исправления и варианты выражений, что значит — первоначальный текст 1743 года от неё отличался. Вариант 1765 года во многом отказался от исправлений 1757 года.

В «Риторике» стихотворение приводилось в качестве примера возможного распространения идеи, составляющей посылку к одной из разновидностей неполного силлогизма — энтимеме; «Тварей исследовать не можем, следовательно, и творец есть непостижим. Распространить можно идеи о ночи, о мире и о северном сиянии, что учинено в следующей оде», писал Ломоносов, и далее целиком был напечатан текст «Вечернего размышления…»[1].

Явление северного сияния с ранних пор интересовало Ломоносова, который наблюдал их с детства: «Родившись и жив до возраста в таких местах, где северные сияния часто случаются, не без сожаления вспоминаю, что не мог пользоваться внимательным наблюдением разных перемен и обстоятельств, бывающих при таковых явлениях»[13], писал он в своей монографии «Испытание причины северного сияния», к которой он приступил в последние годы жизни, в 1763—1764 (осталась в набросках и плане, планировалась трёхтомной). Он видел их не только ребёнком в Холмогорах, но и во время дальних морских и океанских плаваний с отцом на огромном пространстве с 64 до 70º северной широты[9].

Наблюдения над северными сияниями Ломоносов продолжал в Петербурге. После возвращения из-за границы в Петербург, пишет он, «особливо ж когда громовая электрическая сила открылась, несравненно большее внимание и особливое старание употреблено мною к наблюдениям сих явлений. С 1743 года редко пропущено мною северное сияние, мною виденное, без записки при прочих воздушных переменах».

Как пишет советский исследователь: «таким образом, появление публикуемой оды совпало с самым началом регулярных научных наблюдений Ломоносова в данной области, когда своей точки зрения на природу северных сияний у него ещё не сложилось и когда он, по его выражению, терялся, „мысльми утомлен“, а в чужих гипотезах не находил удовлетворительных ответов на занимавшие его вопросы („сомнений полон ваш ответ“). Все это с замечательной, можно сказать, протокольной отчётливостью отражено в оде»[9].

Из разбросанных в разных местах сообщений Ломоносова нам известно, что впоследствии он наблюдал северные сияния и в 1745, и в 1748, и в 1750, и в 1753, и в 1762—1763 гг.[9] Для монографии «Испытание причины северного сияния» были исполнены 11 гравюр, сделанные с его собственных зарисовок во время наблюдений[11].

Особую ценность, как пишут исследователи, ода представляет для истории научного объяснения природы северного сияния (задолго до и корректней объяснения этого явления Бенджамином Франклином).

В 1753 году Ломоносов в «Изъяснениях», приложенных к своему докладу под названием «Слово о явлениях, от электрической силы происходящих», сообщал[11]: «Ода моя о северном сиянии, которая сочинена 1743 года, а в 1747 году напечатана, содержит мое давнишнее мнение, что северное сияние движением эфира произведено быть может. Впрочем, пары, к электрическому трению довольные, открытое море произвести может, которых обилие морская вода сама в себе кажет, оставляя за собою светящий путь ночью. Ибо оные искры, которые за кормою выскакивают, по-видимому, то же происхождение имеют с северным сиянием»[1]. К этому 1753 году, десять лет спустя после написания оды, Ломоносов уже сформулировал собственную, подробно мотивированную гипотезу об электрической природе северных сияний[9].

Ломоносов в период написания упомянутого доклада отстаивал приоритет собственной гипотезы об электрической природе северного сияния и независимость возникновения этой гипотезы от трудов Франклина (чья книга Experiments and Observations on Electricity) вышла в Лондоне в 1751 году, во французском переводе — в 1752 году)[1]. «Не удивительно, что при таком стойком внимании к вопросу о северных сияниях Ломоносов особенно дорожил своей посвященной им одой. Она была в его глазах не только поэтическим произведением, но и своего рода научной заявкой, на которую десять лет спустя после сочинения оды Ломоносов ссылался, отстаивая свой приоритет», считает исследователь[9].

Как пишет Ю. В. Стенник: «таким образом, создание стихотворения и обстоятельства первого появления его в печати говорят, что сам автор как при написании, так и при напечатании его осмыслял своё творение не столько в поэтическом аспекте, сколько в научно-практическом, в известной мере — прикладном. И в этом не было для XVIII века ничего удивительного. Уже из этого можно судить, что сам Ломоносов не отделял поэзии от науки непроходимой стеной»[1].

Разные строки оды выражают идеи Ломоносова и его современников:

• «Уста премудрых нам гласят: Там разных множество светов» — гипотеза, что созвездия содержат иные миры, а звезды — это подобия Солнца и имеют свои планеты, населённые существами, подобными людям, в XVIII веке в частности, пропагандировалась в книге Фонтенеля «Разговоры о множестве миров», переведённой на русский язык А. Кантемиром (изд. 1740)[1]. Эту мысль о множестве населённых миров Ломоносов отстаивал и пытался обосновать научными доводами также в своём сочинении «Явление Венеры на Солнце» (Спб., 1761)[11].
• «Для общей славы Божества Там равна сила естества» — Бог здесь понимается как источник всеобщей гармонии. Предполагается, что тут Ломоносов защищает гелиоцентрическое учение от церковников, видевших в идее «множества миров» умаление «славы божества»[1].
• «Не солнце ль ставит там свой трон?» — северное сияние объясняли также и воздействием солнечной атмосферы на земную. Например, «Примечаниях на Ведомости» за 1739 г. была помещена статья «О сиянии Зодиака и солнечной атмосфере», где реферировалась работа Мерана «Traité physique et historique de l’aurore boréale…», который пишет о «солнечных парах». Ломоносов упоминал теорию Мерана в набросках для своего «Испытание причины…»[2]. К этой же теории относятся строки «Там спорит жирна мгла с водой; Иль солнечны лучи блестят, Склонясь сквозь воздух к нам густой»[2].
• «Не льдисты ль мещут огнь моря?» — существовало предположение, что северное сияние — это отражение льдинами света Солнца[1].
• «Иль тучных гор верьхи горят…» — это описание гипотезы, возникшей у бреславльских ученых-натуралистов после необычайного по распространению северного сияния 17 марта 1716 года. Они предположили, что северные сияния не что иное, как отражение огней исландского вулкана Геклы в морских северных льдах при их передвижении[11].
• «Как может быть, чтоб мерзлый пар Среди зимы рождал пожар?» — Христиан Вольф полагал, что причину северных сияний надо искать в образующихся в недрах земли «тонких испарениях», в том числе селитряных и сернистых, возгорающихся в небе, что и вызвало недоумевающий вопрос Ломоносова[11].
• «И гладки волны бьют в эфир» — теория самого Ломоносова, предположившего электрическую природу северных сияний[11].